Славин и г никто кроме нас. Игорь Геннадьевич Славин (). ефрейтор Юрий Долгов, механик-водитель БМД

14.09.2014

С 1982 по 1984 гг. служил срочную в Афганистане в 350-м гвардейском парашютно-десантном полку 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии в разных должностях. С октября 1982 года по июнь 1984 года - командир отделения, автоматчик и пулемётчик в 5-й парашютно-десантной роте 2-го парашютно-десантного батальона (с перерывом в 4 месяца - с мая по август 1983 г.). В 1983 году дважды был разжалован в рядовые.

Принимал участие в боевых операциях Советских войск в Афганистане. Имеет ранения в боях - в плечо и множественное осколочное в голову.

В 1988-1989 гг. участвовал в специальных миротворческих операциях на Кавказе.

За срочную службу и ранения в Афганистане награжден двумя медалями «За Отвагу». В 1988 году и позднее был награждён другими государственными и ведомственными орденами и медалями.

В настоящее время поэт, писатель, художник, предприниматель. Официально выдвигался на Нобелевскую премию по литературе, дважды номинировался на национальную литературную премию «Поэт года» и один раз на литературную премию «Наследие». Имеет литературные премии, дипломы и награды.

«Никто кроме Нас». Это девиз ВДВ.
Никто кроме нас не мог выполнить многие военные задачи.
Никто кроме нас не сможет рассказать всю правду.

Как и раньше, на войне, готов принять весь удар на себя. За всех солдат и офицеров, кого в Афгане называли пушечным мясом. За всех, незаслуженно забытых, за всех, искалеченных морально и физически. За реальную правду об Афганской войне.

А удары есть и будут, в том числе и от бывших «своих» и даже от тех, на чью защиту и реабилитацию и нацелен этот рассказ. Они уже начались и идут нескончаемой волной, а я пока держу этот фронт, практически, в одиночку.

Это всё ещё наша Афганская война. Она, к сожалению, продолжается. Правды очень боятся, правду ненавидят, правда, ставит всё на свои места, на то она и правда.

Всё, что написано ниже, ещё и очень горькая правда.

Нет в этом рассказе виноватых и правых, есть моя и чужая личная жизнь, время и реалии, заставляющие нас быть тогда именно такими.

Пора пересмотреть и ветеранам, и обществу, и государству своё отношение к Афганской войне, покаяться друг перед другом, простить друг друга, раздать долги и начинать жить по-новому и фронтовикам, и государству, и обществу, и не повторять больше подобных ошибок с….й жестокости по отношению друг к другу.

Каждый из нас, даже желающий правды и справедливости, в том числе и я, хочет выглядеть самым чистым и лучшим, считая, что именно он-то и есть тот самый правдолюб, который может припечатать любого своим обличительным словом.

Но правда ещё и в том, что из всех многих сотен тысяч солдат, офицеров, генералов и чиновников, прошедших Афганскую войну Советского Союза и так или иначе причастных к ней, только считанные единицы не запачкались в той или иной отвратительной и мерзкой грязи этой страшной, лживой, поганой и бесстыдной всё ещё продолжающейся бойни.

Войны, которая, прежде всего, велась и ведётся нами друг против друга и против любых нормальных и моральных принципов любви, сочувствия, равенства, человечности, совести и нравственности.

Мы умирали не только там, мы продолжаем умирать до сих пор. Умирать не от старости, умирать от равнодушия и порой даже ненависти друг к другу.

Мы замкнулись в адовом кругу вранья, чёрствости и показухи.

Эта война не только унесла десятки тысяч лучших пацанских жизней (а погибали действительно почти всегда именно самые чистые и лучшие), она нанесла несоизмеримую моральную травму всем оставшимся в живых, всем вознесённым, всем прославленным и обласканным, всем известным, всем забытым, всем уцелевшим, всем павшим, всем раненым и искалеченным. Всему российскому народу, на много поколений вперёд.

Эта двойная война не только сожрала нас, она продолжает жрать лживым героизмом и лживым патриотизмом наших детей, внуков и будет жрать наших правнуков, если мы не восстановим всю правду и справедливость о ней и не попытаемся научить будущих солдат, офицеров, генералов и чиновников не повторять наших прямых и косвенных преступлений друг против друга, как на войне, так и сейчас.

25 лет назад протрубили о выводе советских войск из Афганистана.

На память об этой стране у меня осталось 2 ранения, одно в руку и 14 осколков в голове, 3 грыжи на позвоночнике, 2 медали «За Отвагу», голубой берет ВДВ с тельником в шкафу, несколько фотографий и сержантские погоны в коробке под кроватью.

Что-то я помню хорошо, что-то уже забыл. Прошло время. Я успел окончить специальное высшее учебное заведение, съездить ещё на одну войну в бывшую кавказскую советскую республику и опять в обнимку с автоматом.

Это воспоминания отдельного солдата из отдельного подразделения ВДВ и пишу я именно так, как всё виделось мне именно моими глазами, и слышалось моими ушами. Не примите это за истину в последней инстанции.

Очень сильно вросли в нас, ветеранов афганцев, и в общество в целом, «сказки» об афганской войне Советского Союза. Настолько, что и сами ветераны и общество уже искренне в это верят и не хотят иных легенд и, наверное, не захотят никогда.

Мы приукрашивали всё, что казалось нам неказистым, создавали легендарных кумиров командиров, чуть ли не иконы с них рисовали виртуальные, врали сами себе и водили за нос общество героическими рассказами, укрывая любые не состыковки и грязь.

Прощали мы тогда всех и вся, плохое быстро забывали, хорошее в сто крат умножали. Мы, изголодавшиеся по честности в коммунистическом очковтирательском и фальшивом пионерско-комсомольском пространстве нашего детства и юности, тогдашнего Советского Союза, насмотревшиеся патриотических фильмов о Великой Отечественной войне, хотели, что бы у нас был свой кусок великой справедливости жизни и «героических будней».

Наивные в своём военном юношестве, мы до седых волос несли именно это детско-юношеское и наивное восприятие реальной боевой действительности через всю свою жизнь, передавая эту лубочную картинку всем последующим поколениям.

Не далеки были от нас и наши командиры по взводам и ротам. Недалёки и по возрасту, и по сознанию, и по восприятию.

Могу сказать честно и искренне: десантники «КУРКИ» моего времени службы, никогда не отступали без приказа даже под страхом тотального уничтожения, это негласное правило соблюдалось свято, без ропота и угроз.

Также курки десантники старались не бросать на поживу противнику убитых, раненых и оружия. Можно было лечь всей ротой из-за одного раненого или убитого. Хотя, позорные исключения и случались, но только по приказу вышестоящих командиров, солдаты своих не бросали.

Оставить убитого или раненого сослуживца врагу, оставить врагу часть вооружения, увидеть врага и не убить его любой ценой - это считалось во время моей службы в ДРА (Демократическая Республика Афганистан) несмываемым позором.

Даже невозможно было представить, чтобы ротный или взводный договаривался с моджахедами о возможности беспрепятственно пройти или о ненападении друг на друга. Это было позорищем и приравнивалось к предательству. Увидел врага, знаешь, где враг находится - уничтожь его, на то ты и десантник. С врагом никаких сделок. Так нас тогда воспитывали в 350 полку ВДВ. Воспитывали не замполиты. Воспитывали дембеля и взводные командиры.

Отступивших от этих правил ждало всеобщее презрение и в Афгане и на гражданке в Союзе. Жизни такому моральному уроду не было бы до самой смерти.

Но это только 2 постулата, неуклонно выполняющихся именно в 350 полку ВДВ, так называемыми «курками» (от слова автоматный курок), солдатами срочной службы и командующими ими младшими офицерами (командирами взводов и рот), непосредственно участвующих в боевых действиях и беспрерывно, все полтора года службы, лазающих по горам в поисках банд моджахедов, вшей, подрывов, ранений, болезней и жуткой усталости.

Потом, после моей службы, с середины войны и до конца было уже часто по-другому. С моджахедами советские офицеры и командиры частей часто вели мирные переговоры, с ними договаривались о ненападении, и просили не трогать наших солдат при прохождении ими определённых территорий.

Когда нам это рассказывали вернувшиеся из Афганистана, служившие после нас офицеры и солдаты из Ограниченного Контингента Советских Войск в Афганистане (ОКСВА), мы были в шоке. Для нас это было равносильно позору. Мы встречали наших боевых ребят, хлопали их по плечу, пили за встречу водку, помогали им адаптироваться в обществе, но в душе откладывался осадок. Они не делали как мы, у них уже было другое видение боя и войны, которое мы, служившие ранее, внутри неосознанно осуждали, как слабость и даже проявление трусости.

Даже сейчас во мне борются два противоречивых чувства. С одной стороны, конечно, хочется, чтобы как можно больше ребят остались живыми. С другой стороны, мы же присягу давали: «…и до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Советскому Правительству».

«Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины — Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Вооруженных Сил, я клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.

Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение советского народа …»

Именно так:

Но это, когда присяге верили, давали её от всего сердца и с чистой душой.

На деле же было так: человек рождался в СССР, не спрашивая его определяли, как жителя коммунистической страны, ставили в паспорт национальность (порой такую, что и паспорт показывать не всем хотелось), загоняли в октябрята, пионеры и комсомольцы, не спрашивая забирали в Армию, и не спрашивая совали в руки текст присяги и вешали на шею автомат.

Уже потом, после присяги человека кидали на афганский фронт и выбора не давали.

Не хочешь быть гражданином СССР - будешь диссидент с помещением в психушку или в тюрьму.

Не хочешь быть октябрёнком, пионером или комсомольцем - будешь изгой общества.

Не хочешь в Красную Армию, давать присягу и топать на фронт - шагай пацанчик в тюрьму.

Не у всех хватало душка на таком фоне, ещё и жертвовать жизнью за «жестокую» Родину.

Мозгов к 18 годам тоже не у всех хватало, чтобы разобраться в хитросплетениях Советского правительства.

Вот и шли, либо из-под палки, либо фильмов патриотических насмотрясь, либо с пацанячьим восторгом в войнушку настоящую побегать, либо с дворовым бойцовским настроем умения выбираться с любой жизненной передряги, либо с рабоче-крестьянской обречённостью батрака - гражданина СССР.

Афган всех встречал пищевой баландой, грязью бытовой и моральной, равнодушием командиров, трупами сослуживцев и кулаком в морду. Вот и ломались десятками тысяч, сбегали, приспосабливались, уклонялись, стрелялись, взрывались, срались, ссались, кололись, наркоманились, воровали.

Оставались те, кто не умел свалить и те, кто считал себя сильными. Они и составляли фронтовой костяк боевых волков, которых в 350 полку ВДВ называли ёмким словом «курок».

Остальные в основной массе ссыпались в обслугу и писаря. Хотя были и уникальные исключения из правил, но об этом ниже…

Сейчас многие историки спорят, как слабо и наспех обученные в советских военных учебках восемнадцатилетние пацаны в ВДВ с успехом противостояли матёрым и отлично обученным часто в несколько раз превосходящим взрослым мужикам моджахедам и элитным спецчастям, спезназам, наёмникам, США, Франции, других стран. Противостояли, имея на руках более худшее вооружение, питание, худших генералов…

Как в старой сказке о Мальчише Кибальчише всё ищут зарубежные историки страшную тайну силы советских сопливых солдат.

Особой тайны не было. Курки ВДВ в основной своей массе состояли из дворовых королей, хулиганов и крепких уличных пацанов, способных биться за свои принципы и территории до полной победы, не отступая ни на полшага.

Школа, ГПТУ, армия. Это была основная наша биография.

Это были не хлипкие ботаны и изнеженные интеллигентными вывертами балаболы. Это во многом была элита дворов, подворотен и улиц, элита школ и ГПТУ. И эта уличная элита надевала голубые береты и тельники и получала в руки автомат. Все кто был с этой элитой рядом, переламывались ей, и под неё, с хрустом лицевых костей, скрежетом обнажённого мяса, треском выбитых зубов и запахом реальной личной крови.

Если этим пацанам ставилась боевая задача, они выполняли её, не смотря ни на что. Они с пелёнок знали, как решать грозные дела и при этом остаться в живых. И они умели отдавать себя реальной пацанской чести полностью, без скулёжа, просьб, торга и мольбы. Честь была и есть для них всегда дороже собственной жизни.

Курок ВДВ - это звание можно было добыть только честью.

Ползать перед моджахедами на пузе во время моей службы курки десантники тоже не любили, и где возможно, старались идти в полный рост. Возможно было не везде, но с пару-тройку раз мы гордо ходили в атаку на духов именно прямо, на зависть засевшим за камнями остальным родам войск (обычно это были мотострелки), засучив рукава и выпятив грудину в тельнике. Наверное, так и слагались легенды о никогда не склонявших перед врагом десантниках или по-духовски - «ПОЛОСАТЫХ».

Последний раз такая смелость демонстрировалась нами на Панджшере. Зажали там ребят крепко. Трусами они не были, но нужен был психологический перелом. А нам перебежками и нагнувшись двигаться влом было, да и устали очень. Ну и тридцати секундная речь командира по рации, что надежда только на нас. Шли в тельняшках, сняв куртки хэбчиков и опустив по пояс комбезы, без РД, с автоматами на перевес. На нас смотрели с надеждой и восторгом. Десантура идёт. Моджахеды драпанули словно зайцы, разве, что не верещали. А как мы-то собой упивались. ВДВ одним словом. ВДВ смерти не боится. Идём в полный рост, стреляем. Ну и мотострелкам помогли, и кусок Панджшера чесанули. Жара, солнце, речка горная бурлит, зелень лезет и мы, красавцы буром прём.

Когда перед лицом мне отчертили,
В далёком небе, сапогом черту,
Которые, тень ужаса слепили,
Из душ, склонившихся на тщетную мечту.
Я видел ветер, я смотрел сквозь тишину.
И так хотелось мне тебя над ней увидеть.
Я выпил досыта проклятую войну.
Я научился ждать и ненавидеть.

Новорождённая воронка, дитя войны.
На дно упало, скрипя зубами, пол старшины.
И растекаясь от мяса красным, слезился снег,
Кого осколком, кого фугасным, пол роты в нет.

А я всё мчался над сапогами, а я летел.
И надрываясь на всю округу, Ура им пел.
Нам в этом Мире так много надо ещё успеть.
Мне выть хотелось, а я от боли мечтал Вам петь.

Небеса, вы мне распахнитесь,
Мне сквозь щели, зубов - облаков.
Вы сегодня там мной ощенитесь,
На бессчетное вымя веков.

Вообще, о «храбрейших» войсках Ахмад Шаха Масуда, который и контролировал Панджшерское ущелье, у меня свои представления.

На Пагмане, в начале лета 1984 года два неполных взвода 5 роты второго батальона 350 парашютно-десантного полка, нашей 103 дивизии ВДВ, прикрывая отход основных войск, сутки стояли насмерть против нескольких тысяч масудовцев, выбитых Советскими войсками с Панджшера. Они заняли горку, которая как пробка в бутылке держала моджахедов в маленьком ущелье. Ну и пошла мясорубка. Огонь артиллерии и бомбёжку вызывали на себя. У масудовцев крупнокалиберные ДШК, тысячи штыков, миномёты. У мальчишек только автоматы, три выстрела гранатомёта и один ротный пулемёт. Приказ ребята выполнили полностью, силы масудовцев сковали почти на сутки на себя, гору не сдали, оружие, раненых и убитых не бросили, и потом, после выполнения приказа, ещё добрых полтора десятка километров сами, неся убитых и раненых, с масудовцами на хвосте, шли к ближайшей броне.

Шли пешком, вертушки роту забирать не стали, вертолётчики прилетать отказались, сказали, что из-за большой плотности обстрела. Основные войска смогли отойти без потерь, масудовцы были обездвижены суточным боем. Не особо кого и наградили. Бой был знатный, редкий бой, даже для Афгана. Победный. Но как-то забытый, и никогда особо не обсуждаемый. Я знаю ребят, бившихся на той горке. Обычные российские пацаны. Был приказ, была задача. Смерть, не смерть, Родина сказала.

В то время курки солдаты знали одну задачу: они должны беспрерывно чесать горы в поисках бандформирований и, найдя их, уничтожить любой ценой («…не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами…» ).

Мы знали и считали, что именно для этого мы, десантники 350 полка ВДВ, 103 воздушно-десантной дивизии находимся в Афганистане.

Одни должны находить врагов и уничтожать врагов, другие обеспечивать этих находивших и уничтожавших.

Основная часть десантников этим и занималась. Плохо ли, хорошо ли, это зависело от нашей личной подготовки. И я с большим уважением преклоняюсь перед всеми, кто это делал (как бы он это ни делал, делал на что хватало сил) и презираю тех, кто, должен был воевать и обеспечивать воевавших, но бежал от войны и от помощи куркам, как чёрт от ладана («…не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами…» ).

Именно поэтому, почти все старослужащие курки пошли на нашу последнюю боевую операцию, не пытаясь улизнуть с неё домой первыми бортами («…не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами…» ). Почти все.

А возможность слинять была, чем всё-таки, некоторые старослужащие курки и воспользовались.

Не будем судить строго тех, кто уже по полной хлебнул войны, и просто устал от неё, и хитро воспользовался возможностью закончить свой личный Афган раньше братьев по роте. Их осудят их мёртвые и живые товарищи по войне.

Трусость и предательство своих боевых друзей и однополчан настигает слабого душком солдата в любом месте и в любое время службы. Даже на дембеле.

Кто-то ломался с молодости службы, и поднялся потом, кто-то сломался в конце, и этим перечеркнул все свои прежние заслуги. Молодыми ломались с помощью издевательств сослуживцев и с помощью равнодушия командиров. Старослужащие малодушничали именно и только ввиду личной трусости.

Но вернёмся к Пятой роте.

Есть в этом великом и героическом бою какая-то загадка или тайна, как хотите.

Почему 5 рота была отправлена так далеко от брони в самый последний день боевых?

Почему никто не пришёл на помощь роте, бившейся с такой армадой моджахедов почти сутки?

Почему для огневой поддержки не прилетел ни один вертолёт?

СПРАВКА №1 (из книги «Опасное небо Афганистана. Опыт боевого применения советской авиации в локальной войне. 1979-1989» автор М.А.Жирохов):
5 июня 1984г., боевая потеря вертолета Ми-24. Осуществлявший атаку цели у кишлака Пишгор, вертолет капитана Е.Сухова был обстрелян противником, ранен летчик-оператор. При выполнении ухода от объекта атаки попал под огонь средств ПВО повторно и был сбит. Экипаж погиб.

Может быть, это сыграло свою роль, и вертушками больше решили не рисковать? Или этот вертолёт летел к пятой роте?

Почему рота сама тащила убитых и раненых после суточного боя до брони?

Почему вертушки отказались прилетать забрать после боя хотя бы убитых и раненых 5 роты?

СПРАВКА №2 (из книги «Опасное небо Афганистана. Опыт боевого применения советской авиации в локальной войне. 1979-1989» автор М.А.Жирохов):
6 июня 1984г., боевая потеря вертолета Ми-24 50 осап (Кабул). Вертолет капитана В.Скобликова ведомым в паре выполнял удар по наведению с земли. На выходе из атаки произошла детонация боекомплекта на борту, вероятно из-за поражения огнем с земли. Когда в кабине произошел взрыв, летчик-оператор ст.л-т В.Путь понимая, что уже ничего не сделать, сбросил фонарь и выпрыгнул с высоты 150м. Парашют раскрылся у самой земли. Ни командир, ни борттехник ст.л-т А.Чумак спастись не успели.

И опять пожалели вертолёты? Уже для убитых и раненых пожалели? Неужели эти 2 фактора гибели вертушек и есть влияющие на роковой отказ в поддержке пятой роте? А может быть, и эти ребята вертолётчики погибли, летя к пятой роте на помощь?

СПРАВКА №3 (из воспоминаний генерал-майора Евгения Григорьевича НИКИТЕНКО):
«…пассивность на дорогах приводила к безнаказанности действий мятежников, особенно когда для сопровождения колонн выделялись недостаточные силы. Так, 5 июня 1984 г. колонна из 150 машин подверглась нападению в районе Шинданда и понесла тяжелые потери, так как для охраны этой колонны было выделено всего два БРДМ и две зенитных горных установки…»

Ещё один факт разгильдяйства?

Все эти «бешеные» потери Советских войск в короткий период с мая по начало июня 1984 года запросто могли привести к элементарной карьерной панике среди высшего офицерского и генеральского состава, в результате которой роты и батальоны швырялись куда попало и как попало. Возможно, так безответственно могли швырнуть и пятую роту.

Почему пятой роте несколько первых часов боя было отказано в огневой поддержке, когда рота упорно по рации вызывала огонь на себя?

Вызов огня артиллерии на себя в то лихое время не был чем-то из ряда вон выходящим. Десантники в Афганистане, зажатые моджахедами, часто прибегали к этому виду помощи и вышестоящие командиры никогда в такой «помощи» никому не отказывали.

В этом бою такую огневую поддержку должны были оказать по первому требованию, но не оказывали несколько часов, словно кто-то хотел, чтобы роту просто уничтожили.

Только после многократных часов просьб был осуществлён небольшой удар артиллерии и авиа бомбометание.

Обязательной в таких боях была и приходящая помощь со стороны других подразделений. В этом случае никто на помощь 5 роте не пришёл.

На все вопросы по данному бою я натыкался либо на глухое отмалчивание, либо на бросание телефонной трубки в разговоре, либо на нежелание говорить на эту тему.

От себя лично могу дать следующие солдатские факты:

1. Пятая рота уже сидела на броне, чтобы отправляться в полк, когда солдатам сказали, что моджахеды зажали первый батальон и надо срочно выйти им на помощь.

2. Когда 5 рота проходила мимо позиций первого батальона, солдаты первого батальона сказали, что их никто не зажимал, и им абсолютно не нужна была никакая помощь по прикрытию. Более того, некоторые бойцы 1 батальона говорили, что это просто их комбат сделал так, чтобы 1 батальон уехал в полк раньше второго батальона.
У бойцов 1 батальона была другая информация? Врать и придумывать им не было никакого смысла. Своими глазами бойцы пятой роты видели, что первый батальон никто не зажал и роты первого батальона свободно отдыхают.

3. Комбат первого батальона до этого боя вылетел в Кабул с аэропорта Баграм. Боевая операция ещё не закончена, комбат оставляет батальон и улетает в Кабул. Почему? На кого был оставлен первый батальон? Кто отпустил комбата первого батальона с боевых до окончания операции и прихода его батальона в полк?

4. Солдаты 5 роты слышали как их офицеры и ротный спорили, что ротный ошибся по карте и вывел роту на несколько километров дальше, чем положено, прямо в тыл моджахедам. Действительно была ошибка по карте или нет?
Когда рота шла, она проходила мимо многочисленных костров, возле которых сидели моджахеды.
Почему ротные офицеры и командир роты не связались по рации с командиром полка, и не сказали ему, что 5 рота движется в тылу большого бандформирования? Или связались, но получили приказ всё-таки двигаться вперёд.
И действительно, выдвинуться в 19:00 4 июня 1984 года на «помощь» первому батальону и прийти на позицию только в 4:00 утра 5 июня 1984 года. Слишком большой переход, для простого прикрытия отхода полка и дивизии на места постоянной дислокации.
Мимо позиций первого батальона пятая рота проходила в 20:00 4 июня. Почему просто не сменили первый батальон на позициях? Почему ещё шли 8 часов и кучу километров дальше? Куда действительно, кем и зачем была отправлена 5 рота?

5. Почему разведка не знала, что такая многочисленная армия моджахедов по сути была почти под боком у расположения дивизии и полка? Почему разведка не знала, что такие силы Ахмад Шаха не уничтожены на Панджшере, а просто скрытно вышли и тихо ждали пока основные силы русских уйдут из Панджшера?
Или знали, но умолчали. А может и не молчали, и говорили, но никто из генералов не хотел слушать.

6. Никто не помог пятой роте, бившейся сутки с превосходящими силами противника. Помощи артиллерии не было несколько часов, не смотря на многочисленные, многочасовые умоляющие просьбы под шквальным огнём. Роту моджахеды просто расстреливали из многочисленных ДШК в упор (к сведению, ДШК - это очень крупнокалиберный пулемёт, тремя пулями способный сорвать башню у лёгкого танка). Роту не просто расстреливали из ДШК, били именно разрывными пулями в течении многих часов не переставая.
Вертолётов не было. До брони, после боя курки топали сами. Сражались сами. Никто не выслал никакой поддержки и помощи. Ни танков, ни вертолётов, ни войск.
Помощь артиллерии и бомбардировщиков была практически символической и больше напоминала не поддержку сражающейся части, а на плановый обстрел квадрата местности в горах. Такие обстрелы велись довольно часто, когда по данным разведки на определённом квадрате «числилась» очередная банда моджахедов. Типа шумнули немного, авось кого и зацепит. Как из стаканчика пластмассового водичкой брызнуть на толпу дерущихся.
Так и здесь. Шумнули чуть-чуть и всё. А рота бьётся, рота просит плотного огня на себя. Нету огня. Бейся рота сама, умирай.

7. Почти никого за этот бой, кроме убитых не наградили. Ну, убитых, понятно всегда награждают. Живых по полной не наградили, даже раненых.
Комбат второго батальона, к которому и была приписана пятая рота, лично обещал всех офицеров командиров и одного из самых лучших сержантов (замкомвзвода из Челябинска, реально парень полгоры держал сам и командовал боем на своём участке сам, никого из духов не подпустил) представить к звёздам Героев Советского Союза, всех убитых представить к орденам «Красного Знамени», всех раненых к орденам «Солдатская Слава 3 степени», всех живых к орденам «Красной Звезды», и лично переписывал фамилии, и лично дал распоряжение писарям всё это задокументировать. Этому есть свидетели.

8. Когда раненые пришли на броню их только тогда переправили на вертолёте к палатке развёрнутого медсанбата армии. Ни полковых, ни дивизионных медиков уже не было, они уехали в Кабул (так сказали раненым). И опять на 2 часа нет медицинской помощи. Потом, после перевязки и оказания первой неотложной помощи, в палатке армейских «таблеток», опять вертолётом, раненых доставили в аэропорт Кабул.
Там их выгрузили на взлётке, и оставили. Вертолётчики связываются по рации и просят выслать за ранеными машину, а им говорят, что 350 полк в расположении, 5 рота погибла, живых нет, и это не их раненые, а скорее всего с другого подразделения.
Из аэропорта Кабул, раненые самостоятельно, пешком дошли почти два километра до медсанбата. В медсанбате не было ни одного врача и хирурга. Они тоже ничего не знали о поступающих раненых. Они ничего не знали о бое.
Этого не могло быть. Врачи всегда готовы были сутками ждать поступающих раненых, они никогда не подводили. На вопрос где врачи, медсёстры ответили, что полк уже давно в расположении, все отдыхают и празднуют победную Панджшерскую операцию.
Солдаты пятой роты сидят, с под них течёт кровь, бегает дневальный и тряпками её по полу растирает и тазики подставляет. О бьющейся 5 роте просто не вспоминали, даже хирургию не подготовили. Может быть, надеялись, что оперировать будет некого? Или уже тогда нагло постановили вычеркнуть бой из истории Афганской войны.

Из скудных солдатских фактов пока вырисовывается только одна очень страшная версия: Роту обрекли на гибель, в надежде, что её полностью уничтожат моджахеды, или в бою, или когда рота будет идти с убитыми и ранеными долгие километры до брони.

Кто и зачем отправил 5 роту так далеко от основных сил в самый последний день операции?

Все крупные бои в этой операции описаны подробно в интернете. Об этом бое 5 роты ничего. Вакуумная пустота информации. До сих пор.

Полная картина ситуации пока складывается следующая:

В апреле—мае 1984 года наши и афганские войска осуществляли в Панджшерском ущелье одну из крупнейших операций за всю афганскую десятилетнюю войну. Руководил операцией лично первый заместитель министра обороны СССР маршал Сергей Соколов.

Когда основные силы Ахмад Шаха были якобы «вытеснены» из Панджшерского ущелья, Советская Армия начала прочёсывать прилегающие районы.

Комбат первого батальона к моменту окончания огромной двухмесячной войсковой операции по освобождению ущелья Панджшер от бандформирований Ахмад Шаха Масуда был уже «легендарным» комбатом, который прославился тем, что за время командования батальоном имел самый низкий процент потерь среди личного состава. Хотя уберечь своих солдат от убийств на почве неуставных взаимоотношений не мог и он.

Не будем ставить это комбату в вину. Чтобы уйти от неуставняка и прийти к бережному отношению к солдатам, надо было менять всю армейскую систему работы и мышления тогдашних офицеров всей Советской Армии.

Маргелова уже не было, уважать солдата, «любить» его было некому.

В 30 лет от роду, храбрый командир, комбат первый, имеющий ордена «Красной Звезды» и «Красного Знамени», имеющий ранение в бою, пользующийся любовью и уважением своих солдат, и вышестоящих командиров, офицер десантник - легенда, отслужил к этому времени в Афганистане уже почти два с половиной года. На полгода больше положенного срока. Это два с половиной года тяжелейшей психологической нагрузки реальной фронтовой жизни. К этому же времени комбат первый был представлен к званию Героя Советского Союза и готовился это звание вскорости получить.

Не дожидаясь прибытия батальона в полк, комбат первый, оставив свой батальон (с разрешения командира полка? дивизии?), уезжает с Панджшерской операции в Баграм, и оттуда самолётом Ан-12, вылетает в расположение полка.

Пора лететь домой. Борта в СССР ходили крайне нерегулярно, упустишь «свой» самолёт, и сиди, кукуй несколько месяцев, пока снова откроются рейсы. Да и подготовить прощальную с боевыми друзьями офицерами надо.

Ахмад Шаха и его банды, на самом деле, не было в горах Панджшера. Вся операция по освобождению ущелья была против почти никого. Благодаря предательству, Шах был заранее предупреждён о наступлении Советских и Афганских войск, вывел основные силы в безопасное место и сам свинтил подальше. В ущелье находились отставшие от основной моджахедской армии, малые и разрозненные части бандформирований.

Дополнительная информация по этому на сайтах:
1) В погоне за «Львом Панджшера»
2) Третья войсковая операция соединений и подразделений 40-й армии и афганских войск в Панджшере против формирований Ахмад Шаха Масуда

Панджшерская операция 1984 года состояла из двух частей: до майских праздников и после. Между этими двумя половинками Советские подразделения, в том числе и 350 полк ВДВ, прибыли в свои места постоянной дислокации для двухдневного отдыха, пополнения запасов и чтобы забрать с собой любой оставшийся людской резерв.

Сгребали и токарей и пекарей, лишь бы было больше силы на броне.

На временную смену 350 полку, на месте его постоянной дислокации, из Ферганы прилетел стоящий там полк ВДВ. Бедолагам солдатам ферганского полка даже не сказали, что их везут под Кабул в Афганистан. О том, что они находятся в Афганистане, солдаты узнали только от нас, пришедших к ним в гости. Долго не верили, думали, что их разыгрывают. Отправили ли их потом обратно в Союз я не знаю.

Создавалась видимость большой и серьёзной военной заварухи. Чем больше шума, тем больше звёзд на грудь и погоны все видов штабных полковников и генералов, имеющих хоть какое-нибудь отношение к этой шумихе, от Кабула до Москвы. «Много шума из ничего». Большой «героичный» обман.

Перед первой половиной Панджшерской операции случилось предательство начальника разведки 149-го мотострелкового полка, дислоцировавшегося в Кундузе. Офицер в конфликте застрелил мэра Кундуза, забрал с собой двух солдат, и ушел к моджахедам. 783-й отдельный разведывательный батальон, который должен был в том числе, обеспечить качественную разведку Панджшера, был брошен на задержание изменника. Поиск не удался, предателя не взяли. Не исключено, что у офицера такого ранга были данные и о надвигающейся операции, которые он передал душманам. А 19 апреля 1984 года началась «великая», заключительная Панджшерская операция против Ахмад Шаха Масуда.

30 апреля, почти в конце первой половины операции, в ущелье Хазара, погибает 1-й батальон 682-го мотострелкового полка: потери советских войск составили около 60 человек убитыми. Просто один из генералов отдал ошибочный приказ. Командир 682-го мотострелкового полка был переведён в Белоруссию и понижен в должности. Генерал-майор командир 108-й мотострелковой дивизии также был снят с поста командира дивизии. Судебный процесс шёл в Ташкенте, в Военном суде Туркестанского военного округа. Были герои командиры, стали понурые обвиняемые в суде. Карьера их была навсегда загублена.

Информации именно об этом бое в интернете куча.

Так что было чего опасаться и нашему командиру полка, и нашему новому командиру дивизии. За потери и многочасовые бойни по головке судебные органы не гладили. Если узнавали они про эти потери и бойни. А если не узнавали, то «на нет и суда нет».

Перед второй половиной операции, 3 мая 1984 года, уже сам 783-й отдельный разведывательный батальон попадает в засаду и теряет 13 человек - 3 офицера и 10 солдат. И опять нет полноценной разведки Панджшера.

Информацией и об этом бое интернет просто забит.

Только о бое 5 роты нет ничего.

Более того, на первой половинке Панджшерской операции 1984 года теперь есть грандиозные потери, но нет огромного количества пленных и убитых духов, так необходимого для победных реляций. Зато, есть ещё и большое множество раненых советских солдат. Есть большое множество инвалидов, подорвавшихся на минах, как моджахедских, так и на собственных, неразорвавшихся «лепестках» (минах, сброшенных с советских самолётов и самоликвидирующихся через несколько дней). Такие мины не всегда самоликвидировались. В интернете сквозит информация, что на Панджшере 1984 года было сброшено около 1 000 000 таких мин и было несколько сот наших солдат на них подорвавшихся.

Короткая ремарка: 1 000 000 (задумайтесь!!! Миллион!!!) только мин лягушек. Каждая по себестоимости не 5 и не 100 рублей. Доллар тогда шёл по 1 рублю за 1 зелёный (даже барыги меняли один к трём в лёгкую). А остальные вложения только в эту операцию!? Техника, самолёты, вертолёты, горючее, боеприпасы, еда, одежда, зарплата и так далее…

5 млрд. рублей в год вбухивали Советские власти народных денег в Афганистан. Не легче было за эти деньги просто купить всех моджахедов с потрохами? Примерно по 100 000 рублей в год на любого самого захудалого моджахеда. ЦРУ тратило гораздо меньше. Мы могли перекупить все бандформирования Афганистана и направить их в нужное СССР русло.

Так нет. Союзу нужно было потрясти оружием на весь мир и иметь у себя огромный полигон, где людское мясо было таким же расходным материалом, как патроны. Только к патронам относились куда более бережно.

Командование всех видов нервничает, и боится потерять, уже такие было близкие, золотые звёзды, ордена и внеочередные звания.

Для некоторых командиров уже вопрос стоит просто о сохранении своих имеющихся званий, орденов и свободы, не до нового «звездопада» уже некоторым было.

Никому не нужны ещё одни большие потери. А если скрыть гибель пятой роты, не выручая её, то можно и спустить её гибель на тормозах. Сама, мол, рота виновата. Забралась непонятно куда и тут её и уничтожили. А сигнал, мол, подать рота не успела, так это у них видно рация полетела сразу, или пулями её разбило. Роту, возможно, списали бы задним или последующим числом и обвинили бы её в непрофессионализме и самовольстве выдвижения дальше, чем было нужно.

Получается, либо действительно была ошибка ротных командиров по карте и половина вины боя лежит на них, либо реально роту загнали куда «Макар телят пасти не загонял» (зачем?), либо специально отправили роту очень далеко (не до самого ли Рая в небесах и за что?). Загадка на загадке.

А если роте помогать артиллерией и мигами с вертолётами, выдвинуть ей на помощь большие силы армии, то х..н его знает, как дело пойдёт.

А вдруг счёт убитых солдат и офицеров на сотни и даже тысячи выйдет. Моджахедов ведь несколько тысяч и пятая рота зажала их по полной. Масудовцы пытались выбраться любой ценой из ущельной бутылки. Они точно поначалу убоялись, что сейчас на них обрушится вся мощь Советской Армии.

Здесь не спишешь, что духи ушли, здесь будет бой тысяч советских воинов с тысячами афганских душманов. И как карта ляжет, непонятно. А вдруг духи победят? Или не победят, но уложат несколько сот или даже тысяч наших бойцов и командиров.

Генералов и офицеров за большие потери и неверные приказы мог ждать не просто разнос, ждал военный суд и реальные сроки тюрьмы. Примеры были. Карьера в парашу, звёзды и ордена в мусор, слава в ведро.

Короче летели в тартарары генеральские и офицерские звания, карьеры и ордена со звёздами Героев.

Надо было уже воевать по взаправдашнему. Может быть, впервые в Афгане, можно было воевать по настоящему, с огромным войском моджахедов, а не с отдельными бандами.

Схезались штабные офицеры и генералы. Личное благополучие им ближе стало. Х..н с ней, с пятой ротой, сказали.

Именно такая версия. Не было и не стало победной Панджшерской операции. Была туфта.

По первоначальному плану операции отход полка и дивизии должен был обеспечивать первый батальон. План утверждался на самом верху и задолго до начала операции. А комбат первый отсутствует. Командир полка или дивизии, возможно, меняют решение на ходу. На прикрытие, вместо первого батальона, выдвигается второй батальон. А чтобы это выглядело правдоподобно, объявляют нам о том, что первый батальон, якобы, зажали духи и ему нужна помощь.

Почему? Комбат первый и командир полка, хорошие друзья. К тому времени оба, как умные и грамотные офицеры, они понимают, что Панджшерская операция дутая пустышка, моджахеды оттуда ушли заранее. Да и вся Анава, ещё до начала операции знала, что на Панджшере духи ушли. Анава с нашими полковыми и дивизионными офицерами наверняка поделилась подозрениями.

2-й Батальон 345-го отдельного гвардейского парашютно-десантного полка размещался в населенном пункте Анава. Штаб батальона находился в крепости.

Ущелье Панджшер блокировало 20 застав батальона. А остальной 345 полк ВДВ вообще стоял в Баграме, откуда и вылетал комбат первого батальона. Информация среди офицеров распространялась быстро, так что не было для комбата первого батальона 350 полка, и командира 350 полка секретом, что силы Ахмад Шаха гуляют вольно на свободе, между Кабулом и Панджшером в огромном количестве.

Комбат первый понимает, что его батальон, не дай Бог, может столкнуться с ушедшими из Панджшера бандами. А формально командует батальоном именно он. Щепетильный к личной славе комбат первый мог просить командира полка (или может командира дивизии) сменить его первый батальон на второй батальон. На всякий случай. Ведь ничего плохого не ожидается. Сменили и срочно вывели первый батальон в расположение. От греха подальше.

А тут 5 рота натыкается на духов. Ей бы выслать на подмогу первый батальон, а его рядом нет. Ей бы свой батальон на подмогу, а кто будет прикрывать отход дивизии? Остановишь дивизию, остановишь Армию.

5 роте бы вертолёты, артиллерию на помощь, а тогда всплывёт самовольство командира полка (или дивизии?) и комбата первого. И прощай карьеры, прощай звёзды Героев Советского Союза, прощай легенда о непобедимом комбате первом, прощай генеральское звание нового комдива 103 дивизии ВДВ.

Прощай вся заслуженная офицерская честь и слава, здравствуй военный суд, который по полной спросит за каждое нарушение офицерской воинской дисциплины, приведшее к боевым потерям личного состава. А личный состав это имущество Государственное. Маршалов обламывали, не только офицеров.

И начинается страшное. Рота бьётся, а о бое молчат. Не докладывают о бое, наверное, наверх. И помощи не дают. Только лёгкий обстрел и слабая бомбардировка квадрата боя, это всё что может сделать для роты командир полка. Это всё.

Гибель 5 роты устраивала всех. Устраивала комбата первого и командира полка, им не нужны были разбирательства произошедшего. Устроила командира дивизии и командующего армией, ведь не всплывала липа Панджшерской операции и провал этой операции. Не надо принимать многотысячный и непредсказуемый бой с ниоткуда появившимися моджахедами, после уже проведённой операции.

А пленные моджахеды и их главари обязательно будут давать показания, что Панджшерская операция мая 1984 года голимая лажа. А победные реляции уже ушли в Москву и уже дырявились парадные кителя под победные ордена и звёзды. У командира дивизии, полковника, к тому времени, отслужившего в Афгане всего три месяца, это была первая крупнейшая операция, впереди маячило звание генерала и хороший орден, а может и звание Героя.

От роты, возможно, ждали гибели. Очень ждали. Не могло быть иначе. Практика войны показывала, что в боях и в двадцать раз с меньшим противником роты просто стирались. Да, рота обязана была сдохнуть. Потом можно было сказать, что зашла рота не туда, рацию у неё сразу накрыло, и передать рота ничего не успела. Всю вину можно было спихнуть на саму роту.

Поэтому, даже после боя роту не вытащили, а заставили идти к броне самой, в надежде, что добьют её моджахеды.

А рота выжила. Всего семь убитых. Раненых, правда, много, но это легко раненых, а тяжело раненых тоже мало. Рота боеспособна и может передвигаться сама. С трудом, но может. И воевать может. И рация цела. И духи её не сделали. Победила 5 Рота.

А большие командиры всё одно сделали вид, что боя не было. Не выгодно было этот бой показывать. Не мытьём, так катаньем. Нигде в интернете нет даже и упоминания об этом бое. Никакого. Обо всех других есть, подробные, с картами, списками погибших, показаниями и мемуарами свидетелей, а об этом бое пятой роты нету.

Я старый оперативник с высшим образованием и хотя всё это мои домыслы, но по имеющимся у меня мизерным фактам и знанию человеческой с……и Советского общества, всё выглядит именно так, как написано выше. Хотя не будем спешить, и будем пока всё это считать версией.

Пытались связаться с комбатом первого батальона, человек просто не стал говорить на эту тему, молчал в трубку, не клал её очень долго, потом уже не поднимал на повторные звонки и вообще отключился.

Но успел сказать, что вылетел с Баграма в Кабул, оставив батальон сразу после Панджшерской операции. Но это нарушение боевого устава. Командир оставляет батальон до его прихода в расположение части. По чьему приказу и на кого оставляет?

Ещё один из фактов: когда курки 5 роты в конце июня 1984 года улетали домой из Афгана, вместе с ними летел сержант из первого батальона, раненый в ногу. Ранение было свежайшее, во время полёта у него раскрылись швы, и текла кровь, он её выливал из сапога.
Получил он своё ранение тоже где-то в период конца Панджшерской операции.

Может, пятую роту действительно выдвигали на смену позиций первого батальона, потому, что какая-то его часть столкнулась с духами? Но какая, и почему остальной первый батальон, мимо чьих позиций 5 рота шла, ничего об этом не знал?

Один из командиров по 5 роте, человек которого его солдат отыскал после Афгана, который тоже был в том бою, который стал для отыскавшего его солдата, другом и человеком, чьим мнением он очень дорожил (солдат много лет, проездом на очередное лечение, заезжал к командиру домой в Москву в гости, жил в его квартире), долгое время не хотел подымать эту тему, уходил с неё любыми путями (для солдата это тогда, было не совсем главным и он не настаивал, а командир ссылался на нехватку фактов и оставлял всё выяснение о бое, в котором он тоже был сам, на потом).

Причём, при этом, командир этого солдата искренне хотел, чтобы солдат написал историю 5 роты и выяснил правду об этом бое. По крайней мере, искренне говорил солдату об этом хотении.

Когда солдат конкретно и впрямую достал командира по телефону (а они проживают в разных городах) тем, что ему срочно нужны некоторые уточняющие факты по этому бою, которые известны именно этому командиру, как участнику боя и офицеру младшего звена, командир этого солдата вдруг сослался на внезапную занятость и попросил перезвонить на следующий день.

Солдат перезвонил, командир поздоровался, опять сослался на занятость и сказал, что перезвонит сам. Больше солдат не мог до него дозвониться, и командир не перезванивает и не поднимает трубку.

Такого раньше с этим офицером никогда не было. Он серьёзный и обязательный человек, сделал для солдата очень много хорошего. Может он пытается таким образом уберечь от больших неприятностей своего бывшего солдата? Может быть для кого-то правда о бое 5 роты до сих пор страшна?

Страшна, даже не смотря на то, что абсолютно все преступления афганской войны по закону амнистированы и прощены. Кто боится даже не закона, а чего? Боится просто правды? Боится осуждения ветеранов и сослуживцев по Афгану? Боится позора?

Не хочу никого поливать грязью. Никого не обвиняю. Это просто версия, сложенная мной, довольно опытным специалистом со специальным высшим образованием, из очень скудных и не до конца освещённых и переданных мне фактов (мои друзья по Афгану, бывшие солдаты 350 полка, среди них тоже есть специалисты с высшим образованием в подобных вопросах, говорят, что и они не видят другого объяснения событий).

Больше всего на свете хочу, чтобы она, эта страшная версия оказалась просто полным бредом моего мозга и не подтвердилась ни в одном пункте. Но мне нужно немного фактов и ответов на простые вопросы для освещения всей истории боя 5 роты.

Готов все мои версии объявить просто нелепыми и глупыми версиями, но хочу настоящей и честной офицерской правды. Не хочу опубликовывать ничьих фамилий до полного выяснения всех обстоятельств. Да и потом не буду фамилии печатать.

Не одни только десантники храбро бились в этом кровавом 1984 году. Потери 40-й армии в 1984 году были самыми тяжелыми за весь период боевых действий в Афганистане и составили 2 343 человека убитыми и 7 739 раненными и получившими травмы и увечья.

Бойцы 350 полка ВДВ продолжат это сложное расследование во имя убитых и раненых наших товарищей солдат.

Через два месяца после написания вышеизложенного в интернете была обнаружена следующая информация:
«…5.06.84г. 1 батальон 350 ПДП выдвигался ближе к горам. В самом начале в засаду попала 3 пдр. Ротным в 3 ПДР был Новожилов, а погиб взводный Токарев и два бойца Федулов, Боголюбов…»

Значит, был всё-таки бой 1 батальона, и были погибшие и были раненые. Почему и этот бой замолчали? Почему на смену целого батальона выдвигалась только одна пятая рота, ведь в первом батальоне своих три роты? И ведь пятой роте сказали, что зажали первый батальон именно 4 июня 1984 года. А тут информация о бое именно 5 июня. Может смещение дат в интернете?

Разбираться ещё и разбираться…

Но всё-таки, где был комбат первого батальона, когда погибали его солдаты и офицеры 5 июня 1984 года?

Нет у меня желания прижать комбата первого этим случаем. И обвинять его нет желания. Он мужик героический, слов нет, но не больше героический, чем любой нормальный курок нашего полка. Я знаю пацанов 350 полка ВДВ не менее храбрых. И целые взвода и роты солдаты лично спасали, и с тяжёлыми ранениями, полученными в бою при спасении своих сослуживцев, домой уезжали, и ни одной медали не имеют. И мне, с моими двумя Отвагами за Афган до их подвигов далеко и далече. Нет, я свои честно заработал, но всё же… Обидно мне, что ребята - Герои без наград. Несправедливо это как-то.

И в батальоне первом была такая же неуставщина, как в любом другом. И солдаты там резали друг друга и молодых солдат убивали за не принесённую пайку масла старослужащему.

Были издевательства и побои, вши, несчастные случаи, дистрофия. Были героизм, самопожертвования и подвиги.

Только Героем Советского Союза стал комбат. А большинство простых фронтовиков солдат уехали домой без единой боевой награды, несмотря на все свои многочисленные подвиги. Но такая же картина была и во втором батальоне.

Любой обычный боевой солдат курок 350 полка окажись он на месте любого комбата или любого ротного, или взводного офицера, командовал бы не хуже. Конечно, образование не помешало бы училищное и где-то опыт руководства людьми, но смелости и мужества было бы не меньше. Просто, каждому выпал свой Афган, именно в определённый момент биографии.

Потом многие солдаты, прошедшие Афган, становились и офицерами и генералами, командовали ротами, полками и взводами уже на другой войне, в Чечне, и делали свою работу не хуже комбата первого батальона и не менее героичнее.

Так что, по афганским меркам комбат был нормальным офицером, и таких офицеров было много. И подвиги совершали и жизни спасали, и ошибались не раз.

К слову сказать, и мне лично он два раза добро делал (хотя и не помнит, наверное) и вспоминал я его очень даже человечным офицером, а никак не шакалом бездушным.

Но лично мне хочется знать, не его ли поступку я обязан четырнадцатью осколкам в голове и потере двух лучших друзей.

У всех курков, солдат и офицеров, прошедших Афган есть свои тёмные пятна в биографиях и невозможно делить фронтовиков на белых и чёрных, но каждый должен попросить у пострадавших из-за него однополчан и у Бога искреннее прощение за свои грехи, приведшие к смерти, ранениям и инвалидностям боевых однополчан.

Попросить лично и постараться всеми своими силами загладить свою вину, если всё-таки не простят.

А простить надо. Придётся простить. Тяжело обвинять, прощать ещё тяжелее. Жить, не прощая покаявшихся - грех.

Афганская война. Правда от солдата ВДВ

«…Нужно быть не просто глупым, нужно быть наглым, чтобы отрицать то, что было…»

Данное произведение является художественным и литературным, и автор и сайт на котором оно опубликовано, не несут ответственности за содержание текста и содержание представленных в нём других авторских материалов и ссылок, не несут ответственности и не предоставляют никаких гарантий в связи с публикацией фактов, данных, результатов и другой информации. Любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно.

«…Когда погонят наших солдат на очередную войну за счастье богатства и власть чужого нам государства и народа и с очередной войны будут возвращаться калеки и инвалиды.возможно и ваши родственники.вы наверняка поймете смысл этого послания.А сейчас у наших молодых парней будущих солдат есть возможность прочитать и возможно понять что их ждет в случае нового вооруженного конфликта за пределами нашей Родины…»

Артур Яковенко, пулемётчик пятой роты, 350 полка ВДВ, 103 дивизии ВДВ (годы службы в Афганистане 1982-1984)

«НИКТО КРОМЕ НАС»

Правда Афгана глазами солдата ВДВ
Постоянно дописывается и обновляется.
Описываемые события, замечания, ремарки и рассуждения относятся, в основном, к событиям 1982 – 1984 годов.
Дополнения и обновления вставляются кусками по всему тексту, а не только в самый конец

Об этом произведении очень хорошо сказал Ветеран Афганской войны Андрей Лихошерсный: «…Тут та правда, что живет в каждом из нас, и о которой мы боимся признаться даже самому себе…». Эти слова пусть и будут эпиграфом к данному произведению.

«НИКТО КРОМЕ НАС»

«…Тут та правда, что живет в каждом из нас, и о которой мы боимся признаться даже самому себе…»
Андрей Лихошерсный

ГЛАВА ПЕРВАЯ: «ДЕСАНТУРА»

«Никто кроме Нас». Это девиз ВДВ.

Никто кроме нас не мог и не может выполнить многие военные задачи.

Никто кроме нас не сможет рассказать всю правду.
Настоящую правду о нашей жизни и службе, о наших боях, победах, ошибках и о наших преступлениях на Афганской войне.
Реальную правду, а не патриотические сказки и хвастливые байки подвыпивших или «слишком» забывчивых «героев»: маршалов, генералов, солдат и офицеров.

Мне несказанно повезло послужить в Афганистане, в Пятой роте второго батальона 350 полка ВДВ 103 Воздушно – Десантной Дивизии.
Героическая рота, героический батальон, легендарный полк, не менее легендарной и героической дивизии.

И это не просто слова. 103 - тья дивизия ВДВ контролировала столицу Афганистана Кабул, Кабульский аэродром (главный аэродром Афганистана) и все подступы к аэродрому и Кабулу.
350 - ый полк ВДВ входил в состав этой дивизии и был её самым боевым полком. Штаб 103 дивизии и штаб 350 полка отделяли всего несколько сот метров. 103 дивизия, по сути, являлась сердцем контингента Советских войск в Афганистане. 350 - ый полк ВДВ был в свою очередь сердцем 103 дивизии и, к тому же практически не вылазил из боёв.

Я хлебнул очень высокой чести, которую, по моим меркам, до сих пор ещё не оправдал и далеко не полностью заслужил.

Быть хотя бы один день в бою курком 350 полка ВДВ на Афганской войне – пусть даже не самым выдающимся и героическим, но именно курком – это почётно для любого настоящего мужчины. Выше этого звания для меня уже никогда ничего не будет, как не будет награды, выше, чем выкрашенная зелёной краской железная эмблема Воздушно – десантных войск с петлицы моего линялого военного ХэБчика.

Вместе с этой честью и почётом я хлебнул через край и боль издевательств, и несправедливость обид, и горечь равнодушия, и никогда неутихаемое горе утраты своих друзей по роте, которые были во многом неоспоримо выше и чище меня.

Справедливости ради, стоит особо отметить, что наибольшими Героями Афганской войны нужно и можно считать именно тех, кто абсолютно всю службу в Афгане проходил именно в Курках и с курками, в боевых ротах, и все полтора, а то и два с лишним года лазил по горам и нёс все тяготы и лишения службы между боевыми в горах, именно в этих курковых, сапёрных, миномётных, АГСных, связистных и других, ходящих в горы (именно в горы, а не просто на боевые выходы) ротах.

Я, к сожалению, такой тяжёлой полуторагодовой солдатской службой похвастаться не имею права. Я тоже конечно много воевал и неоднократно ходил на боевые в горы и был курком, но в середине моей службы были также более лёгкие месяцы службы, чем у обычного фронтового солдата курка. Поэтому, я навсегда чувствую перед ними свою вину, за то, что они вынесли на своих плечах гораздо больше, чем я.
Пока я был в расположении полка, они воевали, закрывая мою спокойную жизнь своими телами и жизнями.
Внутри полков и частей всегда было неоспоримо безопасней. Поэтому я считаю несправедливым, когда не ходившие воевать в горы, а просидевшие в частях и в полках, в безопасности солдаты, прапорщики, офицеры и генералы, которые в лучшем случае только доезжали до подножия гор и потом ждали на броне эти боевые роты, бьют себя в грудь и говорят, что они тоже боевые фронтовики.
Курки – это и есть настоящие воины.

Простите меня, пацаны, за то, что я не был таким стойким как Вы.

Прощение я прошу не у офицеров, прощение я прошу у тех очень немногих солдат курков 350 полка, которые от начала и до самого конца, героической и нелёгкой службы, более честно, чем я, тянули свою солдатскую лямку и в полку и в горах, выполняя свои труды и обязанности сами, не перекладывая их на плечи солдат младшего призыва, и которые не превратились в подонков, издевающихся над своими сослуживцами, и избивающих своих сослуживцев, которые не запачкали свои руки и сердца в предательствах, отклонениях от боевых, в трусости, в воровстве и в неуставщине.
Таких солдат было очень немного, но они были и только перед ними я и хочу попросить прощение. Например, таким был пулемётчик моей пятой роты Артур Яковенко.

Простите меня, Пацаны. Прости меня, Артур Яковенко.

Мы, молодыми солдатами, после учебок, приходили в Афганистан и все вокруг, от сержанта, до генерала, от командира отделения, до командира дивизии, внушали нам, что остальные солдаты, годки и дембеля, прослужившие в Афганистане, пусть даже на полгода, больше чем мы – однозначно правильные и непогрешимые герои.
Мы, «не нюхавшие пороха», так и смотрели, свои первые полгода войны на них, как на героев. Мы воспринимали их, как героев, которые несут истину, и которых, надо однозначно слушаться во всём, и которые всегда и везде правы.
Это и сбивало с толку. Нас эти «герои» оскорбляли, били, унижали, над нами они измывались и издевались, а мы считали, что мы сами и виноваты. Они же – герои, а мы салабоны глупые, ещё не хлебнувшие гор и боёв недоумки, мешающие им, «настоящим героям», правильно Родину защищать.
При этом ещё и абсолютная невозможность, куда - либо от всего этого бардака и скотства Афганской войны, деться, как в Союзе. Это там, можно и убежать из части, и сквозануть, и сачкануть, и в самоволку, и письмо маме с папой накатать, чтобы приехали, плюшками покормили и пожалели, и забрали из части денька на три - четыре.
И это в Союзе молодым солдатам сразу понятно, что все эти издевательства от дурости тех, кто издевается, а не от нужности этих издевательств. В Афганистане, в отличие от Союза, понять сучьность (именно сучность, от слова «сука») таких «героев» война нам шанса не давала.

В Афганистане ты был всегда и везде именно и только с подразделением. Ни к кому никто не приезжал и никто никуда отлучиться не мог.

Любая отлучка без разрешения, любое самовольное исчезновение от палаток или модулей подразделения дальше, чем на 10 метров, командирами рассматривалась через призму военного и фронтового времени, как дезертирство, с соответствующими страшными последствиями.

В Афганистане нас сбивала с толку война и сказки старослужащих солдат, прапорщиков и офицеров об их героических подвигах в предыдущих боях. Мы - то эти подвиги, якобы совершённые до нас, проверить и подвергнуть сомнению не могли. А офицеры и дембеля упирали на эти подвиги.
Офицеры так и говорили: пусть старослужащие молодых солдат учат, как могут, они, эти старослужащие, через такое прошли боевое горнило, что нам, молодым солдатам, и не снилось.
Ну а остальное уже наше салажное воображение дорисовывало и приукрашивало. Офицерам так очень было удобно.
Старослужащие годки и дембеля учили нас именно по своему. Без особой оглядки на устав, закон, человеческое достоинство и справедливость. Учили так, что молодые солдаты от их неуставного обучения вешались, стрелялись, становились инвалидами, сбегали к духам в плен или убивали своих старослужащих садистов и упырей «учителей».

После года службы (полгода учебки в Союзе, полгода Афгана) жить в армии, на Афганской войне, становилось не в пример легче. Мы становились годками и уже сами начинали гонять молодых.
Немногие так и не смогли подняться с колен и унижений молодой службы, после года службы.
И обычно не могли по двум причинам:
1) Либо это было реальное чадо, трус, слабак, стукач, вор и так далее…
2) Либо тебя очень круто ненавидели ротные офицеры, которые делали всё, чтобы ты не стал припухшим дедушкой ВДВ.

К войне и к жизни в суровом фронтовом коллективе, я был, к моему удивлению, и как оказалось, абсолютно неприспособлен. Это меня очень сильно добивало, в прямом смысле этого слова.
При этом я был далеко не из «ботанов», успел до армии окончить речное училище, в котором тоже было некое подобие жёсткого дембелизма, между старшими и младшими курсантами. Успел поработать в Союзе, на сухогрузах целую навигацию, и даже несколько последних месяцев навигации, был боцманом на судне с коллективом в двадцать человек взрослых мужиков от 18 лет и гораздо старше.
Но, если в училище я считался человеком, и был хоть как то защищён Советским законом, а на гражданском флоте меня уже уважали как грамотного специалиста и помогали достойно вливаться в суровый флотский коллектив, то в Афганистане, в роте я сразу стал бесправный «аллё, воин», лишённый любой защиты, любой возможности справедливости и любого правосудия.
Попытка дать отпор дембелям, ник чему не привела.
В первый же вечер знакомства с ротой и своим будущим дембелем замкомвзвода (его звали Сопаж или Сапаж, фамилия Суленбаев или Сауленбаев, точно уже не помню) я получил от него по морде, за то, что, по его мнению, не шибко грамотно руководил разгрузкой кроватей с автомашины (рота прибыла с охраны складов ГСМ, где была почти 2 месяца). Я ответил тоже ударом в морду замкомвзводу, и был тут же избит другими дембелями с применением подручных средств, в виде кроватных железных спинок. Солдаты моего молодого призыва за меня не вступились. И мне и им сразу и наглядно показали, кто в роте хозяева. После этого, чтобы замести следы побоев, мне предложили биться до крови с одним из молодых солдат моего призыва Лёхой Мрачковским (или Марачковский, точно уже не помню). Всё это делалось под эгидой «стучать западло».
Нас уже с учебки приучали, что жаловаться офицерам, что тебя избили дембеля – это в ВДВ считается западло.
Офицеры к этому времени свалили в свой офицерский модуль, а прапорщик «К. В.» предпочёл не вмешиваться. Переглянулись мы с Лёхой, и начали драться, на потеху дембелям. А никуда не денешься. Закон стаи. Только драка определяет уровень уважения. Потом, конечно, мы с Лёхой обсудили, что все дембеля скоты, но такова была жизнь молодого солдата. Бились мы с ним потом ещё несколько раз, дембеля утверждали, что только так можно стать настоящим бойцом десантником. Это конечно был полный маразм и скотство, но не будешь биться, будешь бит дембелями с ещё большей жестокостью, типа «за трусость». В конце концов, избить друг друга или быть избитым дембелями было лучше, чем сесть в дисбат, за то, что ударил сержанта замкомвзвода.
Потом и я стал замкомвзвода, правда удержался на этом посту недолго, был разжалован лично командиром дивизии (об этом есть подробно далее в книге).
Лёха под дембель, тоже стал замкомвзводом, в части даже поставили плакат с его портретом. Мы с ним так и остались в хороших приятельских отношениях до самой отправки домой, и часто вспоминали наши молодые годы и драки до крови на потеху дембелям.

Почему молодые солдаты не давали отпор дембелям? Вся дедовщина шла от наших сержантов замкомвзводов (заместитель командира взвода), которые были старше нас по званию и которые пользовались непререкаемым офицерским покровительством. ЗамКомВзвода часто создавали для себя костяк и группы из таких – же безнаказанных садистов уродов годков, дембелей и иногда даже молодых солдат (правда крайне редко привлекались молодые солдаты и только отъявленные упыри), которые творили в роте что хотели, с молчаливого согласия офицеров и прапорщиков роты.
Офицерам и прапорщикам роты это было выгодно, так как они с помощью этих садистов могли подолгу отсутствовать в роте (отдыхая в своём офицерском модуле от забот службы) и могли руководить через них ротой.
Офицеры и прапорщики могли так гораздо легче поддерживать дисциплину в роте, основанную на страхе, голоде, унижениях, издевательствах и побоях. Командирам так было удобнее. Учитывая, что все замкомвзвода были старше нас по званию, мы не могли дать им физического или морального отпора, они сразу вспоминали про то, что этот отпор закончится для нас однозначно трибуналом и сроком.
Жаловаться офицерам и прапорам было бесполезно, они не выносили сор из избы и покрывали дембелей по полной.
Если бы в роте всплыли случаи избиений, издевательств, голодомора или дедовщины, то офицерам и прапорам зарубили бы и звания и награды. Причём чем дальше бы уходила информация о неуставняке, воровстве, побоях и издевательстве, тем шире бы становился круг наказанных, вплоть до командира 103 Дивизии.
Так, что, ожидать справедливость и заступничества молодому солдату моего призыва было неоткуда. Никому было невыгодно признавать, что полк и дивизия полностью разложены.
Причём разложены настолько, что даже элиту, разведку, вынуждены были расформировать и восстанавливать с нуля, настолько даже это подразделение стало неуправляемо и криминализировано. Что уж там было говорить о простых батальонных ротах.
Предательство, торговля водкой, оружием и наркоторговля (наркотики отправляли в СССР в солдатских гробах) процветали даже в штабе наше 103 дивизии.
Где тут ждать справедливости для солдатика. Любая справедливость сразу тянула за собой проверки и комиссии из Москвы, а они предателям и ворам были не нужны.

Вот и стрелялись, вешались, травились молодые солдатики, либо терпели, либо убивали своих мучителей и шли на зону, или убегали к душманам.

В нашей роте, например, командир взвода лейтенант «Ш. В.» такие жалобы рассматривал только как стукачество.
Командиру роты капитану «Т.» было попросту по хрен, он сам мог приказать солдата верёвкой к другому солдату привязать, чтобы считать их было легче.
Взводный лейтенант «С.» просто сам боялся дембелей и взводного «Ш. В.». «Ш. В.» избивал взводного «С.» и гнобил, да так, что, тот, бедолага, предпочитал спать в солдатской палатке взвода, а не в офицерском модуле.
Взводный лейтенант «Х.» был всегда сам по себе и в ротные проблемы никогда не влезал.
Прапорщик «К. В.» был полностью зависим от офицеров, и вставать на сторону солдат ему не было никакого смысла, хотя он был для солдат более свой, чем офицеры роты и в роте бывал чаще, чем офицеры. К тому же он зависел своими награждениями напрямую от командира роты и замполита роты.
Замполит роты «О. П.» не хотел портить отношение с «Ш. В.», так как если бы стал заступаться за солдатский молодняк, «Ш. В.» бы и его загнобил, как загнобил взводного «С».
«Ш. В.» был физически очень сильный. «О. П.» был слабоват физически и разгружался в боевой экипировке до минимума, так как в полной экипировке дох в горах. Даже свой офицерский бушлат «О. П.» заставлял носить молодых солдат. Мины и ленты АГС и мешки с патронами «О. П.» тоже не таскал. Прикрывал он свою слабость «заботой» о молодых солдатах. Типа, если он, замполит, кого – то из молодых солдат заставит тащить в горах, на боевых, его личное замполитное имущество, то дембеля на этого молодого солдата меньше нагрузят.
Всё это было голимое враньё. Дембеля своё имущество таскали сами или втихушку оставляли часть боевого снаряжения на броне (в основном оставляли лишние мешки с патронами). Но основная часть дембелей честно и упорно всё тащили в горы сами. Молодые солдаты, даже самые хитрые, оставить своё снаряжение на броне не могли, за это их били и чморили нещадно. Благо, основная часть молодых солдат, всё - таки пёрла всё нагруженное на них в горы, а те, кто и был слабоват, за полгода становились более выносливыми.
Вот такая и была у офицеров и прапорщиков круговая порука, каждый из них зависел своими слабостями от других.
Жаловаться выше ротных командиров, перепрыгивая их головы, тоже смысла не имело, офицеры, сами сразу объявляли такого солдата стукачом, со всеми вытекающими последствиями службы такого солдата уже как потенциального смертника и трупа. Такой «прыгающий» солдат стукач дожить до дембеля шансов просто не имел.
Я, по молодости службы, однажды попытался открыть глаза командиру 103 дивизии генералу Слюсарю на бардак в его дивизии и что? Был немедленно разжалован, объявлен стукачом, и никто и не стал разбираться с бардаком. Так ведь не на ухо шептал, не называл фамилий, не бегал в штаб на личную аудиенцию. Я ведь открыто обо всём рассказал, в присутствии сослуживцев и офицеров. Назвал вещи своими именами, но ни одной фамилии, ни одного имени не сказал. Ни на кого лично не пожаловался. Лишь сказал, что в нашей 103 дивизии ВДВ процветает мародёрство, преступления, воровство, наркомания и жуткие издевательства над молодыми солдатами. Какой же я стукач? Я за армию родную радел. Хотел, как в кино, видеть наставничество и дружбу между фронтовиками. Хотел порядочных офицеров. Война ведь. Родина ведь в опасности.
Да плевать этот генерал, командир 103 дивизии ВДВ «А. С.» хотел и на Родину и на подчинённых. И знал он всё не хуже меня, а то и в сто крат лучше. Только его эта вся мерзопакостность очень устраивала. Он в ней как щука в мутной воде себя чувствовал и менять ничего не хотел.
А я, наивный, тогда поверил в Героя Советского Союза, «боевого генерала», командира 103 дивизии ВДВ «А. С.».
Впрочем, ниже, в этой книге и в комментариях к ней, об этом эпизоде написано очень подробно, читайте внимательно.
Да я и сам был частью этого скотства. По молодухе был жертвой, по дембелю не раз был скотом.
Но я - то был обычный необразованный солдатик, залетевший в армию по причине разгильдяйской гражданской жизни и нежелания повышать свой уровень образования. У офицеров был пятилетний опыт службы в высших Училищах!!! Они, офицеры, были обязаны пресекать этот дембелизм и круговую поруку в корне и зародыше, не жалея своего живота. Иначе, зачем они пошли в Офицеры? Для карьеры? По глупости?
В общем, беседовать можно долго и бесконечно.
Как офицеры, наши ротные командиры своих обязанностей в Афгане не выполняли, и как отцы командиры они не состоялись. И это факт.
И я как образцовый советский солдат в Афгане не состоялся – это тоже факт.

У офицеров роты, в Афгане, я тоже в первый год службы любимчиках не ходил, но мне повезло, на втором году службы я сумел всё же подняться, и сумел стать сильнее.

Но обо мне особый разговор, я на втором году службы выпадал из общей ротной обоймы, у меня появилась своя «крыша» из штаба полка, и мне даже ротные офицеры помехой бы не стали. Правда эта «крыша» о своей роли «крыши» даже не догадывалась, так как за заступничеством я к ней никогда не обращался и в жизни бы не обратился, надеялся я всегда только на себя.
Да и моя так называемая «крыша» стукачей не жаловала и скорее всего на мою жалобу пнула бы меня от себя сапогом подальше. Но в роте о том, что «крыша» была мне совсем даже не «крышей» не догадывались, и поэтому меня лишний раз старались не задевать и не доставать, и меня это вполне устраивало. Пусть офицеры думают, что задевать меня чревато, лишь бы не мешали мне дожить до дембеля.

Хотя, на втором году службы, я уже и с офицерами своей пятой роты, очень даже ужился. Я, практически стал таким – же удобным для офицеров «сказочным» дембелем, как и многие остальные. С меня даже можно было получить для роты определённую помощь, с учётом моего положения и связей. Я мог узнать заранее, когда и где будут следующие боевые, помочь получить без очереди сухпайки и помочь роте в некоторых других нужных бытовых вопросах жизни.

Самая главная истина солдатского Афгана заключается в том, что мы, ветераны боевых действий, прошедшие Афганскую войну, до сих пор считаем самым лучшим солдатом того, кто был физически сильнее, чем кто – то ещё, и кто к тому же «правильно» жил по «понятиям» дембельского неуставняка.

А настоящий герой это, на самом деле, как раз совсем другой солдат и офицер.

Настоящий Герой – это тот, кто смог внутри всей этой афганской грязи, порока, мерзости и лжи, прежде всего, остаться нормальным и хорошим человеком для себя и для окружающих его людей.
Настоящий Герой – это тот, кто мог пожертвовать собой, своей жизнью, своими благами, своими орденами и своей карьерой, ради любых других людей, не взирая на их поступки, и полезности для себя лично.

Пусть он, этот Герой был слабее, пусть не всегда чистый и отутюженный ходил, пусть ремень у него не на яйцах висел, пусть какарда не гнутая, пусть он сам свой котелок мыл, пусть он никого не бил и не унижал, ни кого не посылал в столовую за едой, и никого не заставлял обслуживать себя, и работать за себя. Пусть у него никогда не было толстой подшивки на воротнике, пусть его одежда не была ушитой, пусть он был без орденов и медалей.

Но настоящим героем был и оставался человеком, который просто любил других людей. Который, проявляя и излучая эту любовь, спасал, рискуя своей жизнью, как других людей так и сволочей всех мастей, от смерти, не взирая на любые их поступки, только потому, что они носили одну с ним форму, форму советского солдата.

Таким, каким был простой парень, пулемётчик 5 роты 350 полка ВДВ Артур Яковенко. И Яковенко был не одним, такие парни были в пятой роте. Они и были лучшие и они, и есть Герои.

Наверное, это и правильно, что настоящий Герой не нуждался в поддержке своего имиджа с помощью «атрибутов дембельского позёрства». Чтобы стать настоящим Героем надо было быть выше собственного обожания, издевательств над ближними и сволочности. Надо было быть обычным человеком. Да и зачем Герою гнутые какарды, ушитое ХэБэ, блестящие значки, ремни на яйцах, зуботычины в лица более слабых? Настоящие Герои и подвиги свои совершают не задумываясь и не позёрствуя. Правда настоящие герои обычно остаются незамечеными и забытыми и это паскудная правда войны.

К сожалению, я таким настоящим Героем не был. Я был таким только иногда, но далеко не всегда. И я горжусь только теми очень редкими минутами и часами службы в Афгане, когда я жертвовал собой ради других и когда смог оставаться человеком в лучшем понимании этого слова. Жаль, что у меня таких дней и поступков было очень мало. Хорошо, что такие дни и поступки в моей службе всё – таки были.

Вот это и есть то самое коварное мерило, которое будет ещё долго делить ветеранов Афгана на два лагеря.

На тех, кто до сих пор верит в силу и правильность чванливого, господского и издевательского превосходства одного человека над другим, офицера над солдатом, старшего призыва над младшим, сильного над слабым, и верит в правильность скотских дембельских понятий и неуставняка, и на тех, кто выше всего ставит именно человеческие качества доброты и взаимоуважения, любовь к ближнему и самопожертвование.

Потому, что если признать правоту только любящих, самопожертвующих, добрых, честных и чистых, то окажется, что большинство ветеранов афганцев либо трусы, молчавшие, когда вокруг них творилось зло и беззаконие, либо сами конченные беззаконные подонки, мрази и сволочи, либо должны покаяться за все свои вольные и невольные гнустные беззакония. А покаяться в своих злых и неправильных делах сможет только очень сильный и смелый человек.

Эта книга не попытка реабилитировать себя любимого.

В моей службе были и позорные и очень позорные страницы, и героические, и обыденные, и смешные и грустные, и трагические. Был мой вынужденный уход из боевой роты в писаря и мой добровольный возврат с тёплого места обратно в свою же роту, были бои, расстрел, разжалования, ранения и награды. Всякие страницы были в моей биографии. Ни от чего этого, ни скроешься, не отмажешься, не отмоешься, не спрячешься.

Но все они, мои косяки, мои ошибки, героические и позорные страницы моей биографии, касаются только меня лично и никаким образом не повлияли ни на чью жизнь, судьбу или здоровье. Никто из советских солдат, генералов и офицеров в Афганистане из – за моих ошибок и проступков, кроме меня самого, не голодал, не пострадал, не умер, ни погиб, не покалечился, не лишился карьеры, не сел в тюрьму. Были, конечно, по дембелю и морально униженные мной, было, что я хитрил, ловчил и обманывал, нарушал воинскую дисциплину, трёх человек (годков) я ударил в разное время по лицу, но я готов у каждого лично просить прощение, за всё сделанное мной зло, и также искренне каюсь каждый день перед ними и Господом, за все свои прегрешения перед морально и физически мной обиженными.

Хотя, по большому счёту некому меня обвинить в загубленной жизни, подорванном здоровье или сломанной судьбе. Не сделал я страшных проступков, влияющих на человеческие судьбы, на здоровье, на жизнь, на смерть, или человеческое достоинство.

А вот я могу предъявить счета и не к одному конкретному человеку. За отказ в элементарной медицинской помощи, за голод, за дистрофию, за болезни, за издевательства, за равнодушие, за увечья, за шрамы и ранения, за напрочь загубленное здоровье, за укороченную жизнь, за искалеченных и погибших друзей. И простить я смогу только искренне покаявшихся.

Я не считаю себя самым храбрым или самым героическим, но свои награды я заслужил честно и представлен к ним был именно ротными командирами, чему есть письменные именно их свидетельства.

Каждый из фронтовиков внутри себя сам способен сказать правдиво самому себе, сделал ли он хоть что – то, что даёт ему право с гордостью носить свои боевые награды.

Не то право, когда дали, поэтому и носишь, а когда сам понимаешь, что совершил на войне что – то хорошее и смелое, что делает тебя достойным именно этих твоих наград.

Поэтому свои боевые награды я ношу с честью, гордостью и справедливо.

Очень больно и жалко, что при этом есть большое количество солдат и офицеров, которые заслужили своими подвигами не менее тебя, а зачастую и более тебя, и которые, не имеют наград за свои подвиги. Хорошие, по моему мнению, это люди или плохие, это уже не важно, но они совершали подвиги и за подвиги должны быть награждены.

В такие минуты свои награды одевать не хочется, потому, что получается несправедливость. У тебя есть, ты получил, а рядом множество солдат и офицеров, которые не получили и которые более достойны, а вы идёте рядом и все думают, что у тебя боевых наград больше, значит ты более достоин, но это не так. Это неправда. Не всегда тот, у кого боевых наград больше, более отважен, чем тот, у кого их меньше, или совсем нет.

В такие минуты боевые награды снимаешь и кладёшь их обратно в коробку.

Были в нашем полку и более гордые, и более сильные, и более храбрые, и более достойные, чем я. Много таких было. И служба у некоторых из них была чище и славнее. Не в этом суть.

И правда – она для меня не в вытаскивании всей мерзости Афгана.
Мне всё равно на тех, кто сломался, опозорился, совершил ошибки, совершил преступления или испохабился, но если при этом все их преступления, мерзости и слабости коснулись только их.
Именно мне, именно на них, всё равно. От их поступков ни я, ни другие не пострадали.

Правда для меня – она в наказании или покаянии всех виновных именно в чужих бедах и трагедиях, в чужих страданиях, болезнях, ранениях и смерти. В наказании или покаянии всех тех, из - за кого в Афгане пострадали и страдают до сих пор другие.

Вот этих – не покаявшихся, виновных в горе, страданиях, болезнях и смерти других солдат, я и припечатал, и буду дальше припечатывать в своём произведении.
А уж кто, к какой категории относиться сам пусть решит.

Не виновным, в воровстве, неуставных взаимоотношениях, глумлении над подчинёнными, в голоде сослуживцев и подчинённых, в горе однополчан и сослуживцев, в их ранениях, в их смертях, в издевательствах над ними, в скотском отношении к ним, со мной спорить и биться незачем.

А виновные в преступлениях перед солдатами, и перед сослуживцами, ясен пень, и орать начнут и спорить и оправдываться и «ошибки» в моей книге и отзывах однополчан искать и меня грязью обливать будут.

Бьются с этой книгой, спорят и оправдываются:
- солдаты тыловики, за право быть на одной доске с ходящими в горы воевать, потому, что абсолютно каждый из солдат тыловиков, не ходивший в горы воевать, мог всегда попроситься в боевую роту (тут же бы перевели, в курковых ротах всегда людей не хватало), но не просились по причине своей трусости,

Бьются с книгой наркоманы, воры, мародёры, бьются карьеристы и испачканные в неуставняке, испачканные в преступлениях, бьются гробившие своих солдат по ошибке, жестокости и равнодушию офицеры и карьеристы. Бьются трусы, подонки и сволочи за право быть в людской памяти наравне с чистыми, порядочными и человечными.

А эта книга призывает граждан чётко разделять ветеранов боевых действий на тех, кто в Афганистане пакостил, кто воровал, кто издевался над сослуживцами, на тех, кто воевал и кто в тылу
отсиживался, на храбрых и трусов, на порядочных и сволочей, на людей и упырей…

Вот и бьются упыри, преступники и трусы с правдой, чтобы люди правды не увидели и даже настоящих фронтовиков на свою сторону перетягивают любыми путями, чтобы они их скотство прикрыли.

А в этой книге всё честно рассказано и об авторе и об обстановке того времени. Эта честность, преступников, упырей, подлецов и трусов бесит. Все они белыми и пушистыми в глазах людей хотят выглядеть, а чистыми, по настоящему, в Афгане очень немногие были, из всех многих сотен тысяч там воевавших. И покаяться они не хотят.
Ведь покаяние не только повлечёт за собой прощение, оно также вполне возможно вызовет их отторжение из привычного им окружения и общества себе подобных, отторжение от ветеранских организаций, руководство которыми и членство в которых они своими красивыми сказками себе добыли. Отторгать их будут и те, кто осуждает, и те, кто не покаялся.

Всё это очень непросто.

А ну как люди у очередного обвешанного медалями и значками «героя» прямо спросят, ходил ли он в горы воевать или не воевал, а в полку или под горой отсиживался?
Писал ли сей воин рапорта на перевод в боевую роту?
Качественно ли выполнял свой труд в тылу, или воровал да или на тёплом месте отлёживался. Издевался ли над сослуживцами, ставил ли карьеру выше правды и людских жизней или нет.

А ну, как поменяют тыловикам удостоверение Ветерана боевых действий на удостоверение «Ветерана тыла Боевых Действий». А ну как прислушается правительство и люди к правде, да как отберут ветеранские корочки у всех, кто их преступлениями и бездарным командованием перед сослуживцами и Родиной запачкал.

Одно дело честно, смело и порядочно на фронте себя вести, другое дело преступления воинские совершать, гробить солдат лживым и бездарным командованием, и над сослуживцами изгаляться.

Не спорю, без тыла много не навоюешь. Я с огромным уважением отношусь к тем, кто меня и моих товарищей кормил, поил, обстирывал, лечил, оперировал, обогревал и так далее…

Без тыла мы бы в три счёта на той войне загнулись. Но нормальные, порядочные и честные солдаты тыловики не возмущаются этой книгой. Они тоже часто были под тем же неуставным и преступным прессом, что в ней описан.
И они не приписывают себе героических подвигов в бою. И нет ничего плохого в том, что одни могут идти под пули, а другие не могут по причине своей профессии или личного здоровья, или слабого физического развития воевать в бою.
Это часто не трусость, это человеческая особенность. Одни рождаются физически сильными или готовыми к драке, другие не готовы к жизни в экстремальных ситуациях.
И те и другие должны дополнять друг друга и жить рядом мирно. Готовить вкусные борщ или кашу, Хорошо прооперировать раненого, вылечить больного, правильно обеспечить быт и обеспечение военнослужащих в условиях войны - такое же искусство, как умение выиграть бой.
Работа банщиком, поваром и кочегаром также требует труда, таланта и выносливости. И нормальные тыловики порядочно служили и честно рассказывают о своей службе, и я несколько месяцев с лишним, был таким же тыловиком из 20 месяцев службы в Афганистане. И я об этом честно пишу, стыда здесь нет. И пока я был тыловиком за меня другие ходили в горы и погибали там, обеспечивая мою жизнь. И я это помню и знаю. Поэтому я никогда не поставлю себя на одну доску с такими парнями, как Артур Яковенко, который все 20 месяцев тянул лямку курка и тянул её порядочно и чисто.
Такие как Яковенко – они выше меня были и есть в той войне.

«…Нужно быть не просто глупым, нужно быть наглым, чтобы отрицать то, что было…»
В. В. Путин (и он Путин на свой лад истолковывает то, что было, лишая своим безумием войн в Украине и Сирии, пропагандой русского фашизма во всём мире, будущего народы России и Украины!)

Данное произведение является художественным и литературным, и автор и сайт на котором оно опубликовано, не несут ответственности за содержание текста и содержание представленных в нём других авторских материалов и ссылок, не несут ответственности и не предоставляют никаких гарантий в связи с публикацией фактов, данных, результатов и другой информации. Любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно.

«…Когда погонят наших солдат на очередную войну за счастье богатства и власть чужого нам государства и народа и с очередной войны будут возвращаться калеки и инвалиды, возможно и ваши родственники, Вы наверняка осознаете смысл этого послания.
А сейчас у наших молодых парней будущих солдат есть возможность прочитать и возможно понять, что их ждет в случае нового вооруженного конфликта за пределами нашей Родины…»
Артур Яковенко, пулемётчик пятой роты, 350 полка ВДВ, 103 дивизии ВДВ (годы службы в Афганистане 1982-1984)

«НИКТО КРОМЕ НАС»
Правда Афгана глазами солдата ВДВ

Об этом произведении очень хорошо сказал Ветеран Афганской войны Андрей Лихошерсный:
«…Тут та правда, что живет в каждом из нас, и о которой мы боимся признаться даже самому себе…».

Эти слова пусть и будут эпиграфом к данному произведению.

«НИКТО КРОМЕ НАС»

«…Тут та правда, что живет в каждом из нас, и о которой мы боимся признаться даже самому себе…»
Андрей Лихошерсный

ГЛАВА ПЕРВАЯ: «ДЕСАНТУРА»

«Никто кроме Нас». Это девиз ВДВ.
Никто кроме нас не мог и не может выполнить многие военные задачи.
Никто кроме нас не сможет рассказать всю правду.
Настоящую правду о нашей жизни и службе, о наших боях, победах, ошибках и о наших преступлениях на Афганской войне.
Реальную правду, а не патриотические сказки и хвастливые байки подвыпивших или «слишком» забывчивых «героев»: маршалов, генералов, солдат, прапорщиков и офицеров.

Мне несказанно повезло послужить в Афганистане, в Пятой роте второго батальона, 350 полка ВДВ, 103 Воздушно – Десантной Дивизии.
Героическая рота, героический батальон, легендарный полк, не менее легендарной и героической дивизии.

И это не просто слова. 103 - тья дивизия ВДВ контролировала столицу Афганистана Кабул, Кабульский аэродром (главный аэродром Афганистана) и все подступы к аэродрому и Кабулу.
350 - ый полк ВДВ входил в состав этой дивизии и был её самым боевым полком. Штаб 103 дивизии и 350 полка отделяли всего несколько сот метров. 103 дивизия, по сути, являлась сердцем контингента Советских войск в Афганистане. 350 полк ВДВ был в свою очередь сердцем 103 дивизии и, к тому же практически не вылазил из боёв.

Я хлебнул очень высокой чести, которую, по моим меркам, до сих пор ещё не оправдал и далеко не полностью заслужил.

Быть хотя бы один день в бою курком 350 полка ВДВ на Афганской войне – пусть даже не самым выдающимся и героическим, но именно курком – это почётно для любого настоящего мужчины. Выше этого звания для меня уже никогда ничего не будет, как не будет награды, выше, чем выкрашенная зелёной краской железная эмблема Воздушно – десантных войск с петлицы моего линялого военного ХэБчика.

Вместе с этой честью и почётом я хлебнул через край и боль издевательств, и несправедливость обид, и горечь равнодушия, и никогда неутихаемое горе утраты своих друзей по роте, которые были во многом неоспоримо выше и чище меня.

Справедливости ради, стоит особо отметить, что наибольшими Героями Афганской войны нужно и можно считать именно тех, кто абсолютно всю службу в Афгане проходил именно в Курках и вместе с курками, в боевых ротах, и все полтора, а то и два с лишним года лазил по горам и нёс все тяготы и лишения службы между боевыми в горах, именно в этих курковых, сапёрных, миномётных, АГСных, связистных и других, ходящих в горы (именно в горы, а не просто на боевые выходы) ротах, взводах и отдельных группах.

Я, к сожалению, такой тяжёлой полуторагодовой солдатской службой похвастаться не имею права. Я тоже конечно воевал и был курком и даже был и пулемётчиком, и командиром отделения, и заместителем командира взвода в курковой роте, и неоднократно, больше года ходил на боевые именно в горы, но в моей службе были также более лёгкие месяцы службы, чем у обычного фронтового солдата курка. Поэтому, я навсегда чувствую перед ними свою вину, за то, что они вынесли на своих плечах и в своих душах гораздо больше, чем я.
Пока я несколько месяцев расслабленно служил в расположении полка и в тылу медсанбата, они воевали, закрывая мою спокойную жизнь своими телами и своими жизнями.
Внутри дивизий, полков и медсанбатов всегда было неоспоримо безопасней. Поэтому, я считаю несправедливым, когда не ходившие воевать в горы, а просидевшие всю службу в дивизиях и в полках, в безопасности, солдаты, прапорщики, офицеры и генералы, которые в лучшем случае только доезжали до подножия гор и потом ждали на броне эти боевые курковые взвода, роты и группы, бьют сейчас себя в грудь и говорят, что они тоже боевые фронтовики.
Курки боевых рот и спецы, приданные к ним, отходившие всю службу на боевые операции в горы и на сопровождения колонн – это и есть настоящие воины.

Простите меня, пацаны, за то, что я не был таким стойким как Вы.

Прощение я прошу не у генералов, офицеров и прапорщиков, прощение я прошу у тех обычных солдат курков 350 полка ВДВ, которые от начала и до самого конца, героической и нелёгкой службы, более честно, чем я, мужественно тянули свою солдатскую лямку и в полку, и в горах, и в расположении рот, выполняя свои труды и обязанности сами, не перекладывая их на плечи солдат младшего призыва, и которые не превратились в подонков, издевающихся над своими сослуживцами, и избивающих своих сослуживцев.

Простите меня, Пацаны.

Мы, молодыми солдатами, после учебок, приходили в Афганистан, и все вокруг, от сержанта, до генерала, от командира отделения, до командира дивизии, внушали нам, что остальные солдаты, годки и дембеля, прослужившие в Афганистане, пусть даже на полгода, больше чем мы – однозначно правильные и непогрешимые герои.
Мы, «не нюхавшие пороха», так и смотрели, свои первые полгода войны на них, как на героев. Мы воспринимали их, как героев, которые несут истину, и которых, надо однозначно слушаться во всём, и которые всегда и везде правы.
Это и сбивало с толку. Нас эти «герои» оскорбляли, били, унижали, над нами они измывались и издевались, а мы считали, что это мы сами и виноваты. Они же – герои, а мы глупые, ещё не хлебнувшие гор и боёв недоумки, только мешающие им, «настоящим героям», правильно Родину защищать.
При этом ещё и абсолютная невозможность, куда - либо от всего этого бардака и скотства Афганской войны, деться, как в Союзе. Это там, можно и убежать из части, и сквозануть, и сачкануть, и в самоволку, и письмо мамке с папкой накатать, чтобы приехали, плюшками покормили и пожалели, и забрали из части денька на три - четыре.
И в Союзе молодым солдатам сразу понятно, что все эти издевательства от дурости тех, кто издевается, а не от нужности этих издевательств.
В Афганистане, в отличие от Союза, понять сучьность (именно сучность, от слова «сука») таких «героев» грёбаная война нам шанса не давала.

В Афганистане ты был всегда и везде, именно и только с подразделением. Ни к кому никто не приезжал, и никто никуда отлучиться не мог.

Любая отлучка, любого солдата, любого года призыва, а тем более молодого солдата, без разрешения сержанта или офицера роты, любое самовольное исчезновение от палаток или модулей подразделения дальше, чем на 10 - 15 метров, командирами рассматривалась через призму военного и фронтового времени, как дезертирство, с соответствующими страшными последствиями. Дембеля же за такое самовольное исчезновение наказывали однозначно побоями.
Мало того, что если молодой солдат самовольно исчез из поля зрения годков и «дедушек», то значит, он отлынивает от их приказов и распоряжений и они вынуждены сами выполнять всяческую работу по роте, которую, по определению неуставщины, положено выполнять только молодым солдатам.
Молодой солдат может забрести за расположение части и попасть в лапы к душманам где будет наверняка убит.
Любая проверка личного состава, а она проводилась в ротах чуть ли не ежечасно, обязывала командиров, в случае недосчёта солдат бить тревогу вплоть до командира полка. Тут же весь личный состав роты, потом батальона, а потом и полка, поднимался по реальной боевой тревоге на поиски отсутствующего, какого года призыва он бы не был. Нагоняй получали все, от командира отделения, до командира полка. Могли разжаловать, снять с должности, «зарубить» орден или медаль, даже под трибунал могли отдать за исчезновение или труп солдата. Наше «мясо» всегда было на строгом учёте.
Так, что никому не хотелось «залетать» или бегать с высунутым языком в поисках очередного дурня, решившего пусть даже навестить земляка в соседней роте.
Поэтому такого самовольно отлучившегося «урода» старослужащие, с молчаливого одобрения ротных офицеров, учили хорошими побоями и неоднократно. Не подводи ни себя, ни роту.
Только с разрешения командира можно было куда – то отойти даже в расположении части (полка) и то, очень и крайне редко давались такие разрешения, и, как правило, уходил не один, а несколько солдат, и, как правило, с оружием. Даже при походе в туалет через плац автомат с боевыми патронами обязывалось получать. Поэтому, обычно, ружейный парк закрывался на обычную деревянную палочку.

В Афганистане нас сбивала с толку война и сказки старослужащих солдат, прапорщиков и офицеров об их героических подвигах в предыдущих боях. Мы - то эти подвиги, якобы совершённые до нас, проверить и подвергнуть сомнению не могли. А офицеры и дембеля упирали на эти подвиги, приукрашивая их могократно.
Офицеры так и говорили: пусть старослужащие молодых солдат учат, как могут, они, эти старослужащие, через такое прошли боевое горнило, что нам, салагам, и не снилось.
Ну а остальное уже наше салажное воображение дорисовывало и приукрашивало. Офицерам так очень было удобно.
Старослужащие годки и дембеля учили нас именно по своему. Без особой оглядки на устав, закон, человеческое достоинство и справедливость. Учили так, что молодые солдаты от их обучения вешались, стрелялись, становились инвалидами, сбегали к духам в плен или убивали своих «учителей».

После года службы (полгода учебки в Союзе, полгода Афгана) жить в армии, на Афганской войне, становилось не в пример легче. Мы становились годками и уже сами начинали гонять молодых.
Немногие так и не смогли подняться с колен и унижений молодой службы, после года службы.
И обычно не могли по двум причинам:
1) Либо это было реальное опустившееся по разным причинам чадо, трус, физический слабак, стукач, вор у своих однопризывников сослуживцев по подразделению (именно вор у своих однопризывников по подразделению, а не просто вор. Воровать у государства или у чужих подразделений или отбирать что - то у младшего призыва западлом не считалось) и так далее…
2) Либо солдата очень круто ненавидели ротные офицеры, которые делали любыми неправдами всё, чтобы солдат не стал припухшим дедушкой ВДВ.

К войне и к жизни в суровом фронтовом коллективе, я был, к моему удивлению, и как оказалось, абсолютно неприспособлен. Это меня очень сильно добивало, в прямом смысле этого слова.
При этом я был далеко не из «ботанов», успел до армии окончить речное училище, в котором тоже было некое подобие жёсткого дембелизма, между старшими и младшими курсантами. Успел поработать в Союзе, на сухогрузах целую навигацию, и даже несколько последних месяцев навигации, был боцманом на судне с коллективом в двадцать человек взрослых мужиков от 18 лет и гораздо старше.
Но, если в училище я считался человеком, и был хоть как то защищён Советским законом, а на гражданском флоте меня уже уважали как грамотного специалиста и помогали достойно вливаться в суровый флотский коллектив, то в Афганистане, в роте и я и другие молодые солдаты, сразу, с первых же дней фронтовой службы, стали бесправными «аллё, воин», лишёнными абсолютно любой защиты, абсолютно любой возможности справедливости и абсолютно любого правосудия.
Моя личная попытка дать отпор дембелям, ник чему не привела.
По своему справедливые законы двора и улицы в армии нагло попирались сучьими законами дембелизма. А уж о Законах Государственных никто и не вспоминал. Жаловаться младьшим командирам было бесполезно, ибо они и являлись основными руководителями понятий дембельского беспредела, а жаловаться офицерам было нельзя уже по понятиям пацанской чести. Молодые солдаты попадали в классическую и непреодолимую для многих пацанов вилку своих же нехитрых кодексов чести.
В первый же вечер знакомства с ротой и своим будущим дембелем замкомвзвода (его звали Сопаж или Сапаж, фамилия Суленбаев или Сауленбаев, точно уже не помню) я получил от него по морде, за то, что, по его мнению, не шибко грамотно руководил разгрузкой кроватей с автомашины (рота прибыла с охраны складов ГСМ, где была почти 2 месяца). Я ответил тоже ударом в морду замкомвзводу, и был тут же избит другими дембелями с применением подручных средств, в виде кроватных железных спинок. Разобраться один на один с замкомвзвода мне попросту не дали. Солдаты моего молодого призыва тоже за меня не вступились. И мне и им, сразу и наглядно показали, кто в роте хозяева. После этого, чтобы замести следы побоев, мне предложили биться до крови с одним из молодых солдат моего призыва Лёхой Мрачковским (или Марачковский, точно уже не помню). Всё это делалось под эгидой «стучать западло».
К тому же нас уже с учебки приучали, что жаловаться офицерам, что тебя избили дембеля – это в ВДВ считается западло.
Офицеры к этому времени свалили в свой офицерский модуль, а прапорщик «К. В.» предпочёл не вмешиваться. Переглянулись мы с Лёхой, и начали драться, на потеху дембелям. А никуда не денешься. Закон стаи. Только драка определяет уровень уважения. Потом, конечно, мы с Лёхой обсудили, что все дембеля скоты, но такова была жизнь молодого солдата. Бились мы с ним потом ещё несколько раз, дембеля утверждали, что только так можно стать настоящим бойцом десантником. Это конечно был полный маразм и скотство, но не будешь биться, будешь бит дембелями с ещё большей жестокостью, типа «за трусость». В конце концов, избить друг друга или быть избитым дембелями было куда лучше, чем сесть в дисбат, за то, что ударил сержанта замкомвзвода.
Потом и я стал замкомвзводом, правда удержался на этом посту недолго, был разжалован лично командиром дивизии (об этом есть подробно далее в книге).
Лёха под дембель, тоже стал замкомвзводом, в части даже поставили плакат с его портретом, как лучшего сержанта полка, которым гордится Родина. Мы с ним так и остались в хороших приятельских отношениях до самой отправки домой, и часто вспоминали наши молодые годы и драки на потеху дембелям.

Почему молодые солдаты не давали отпор дембелям? Вся дедовщина шла от наших сержантов замкомвзводов (заместитель командира взвода), которые были старше нас по званию и которые пользовались непререкаемым офицерским покровительством. ЗамКомВзвода часто создавали для себя костяк и группы из таких – же безнаказанных садистов уродов годков, дембелей и иногда даже молодых солдат (правда крайне редко привлекались молодые солдаты и только отъявленные упыри), которые творили в роте что хотели, с молчаливого согласия офицеров и прапорщиков роты.
Офицерам и прапорщикам роты это было выгодно, так как они с помощью этих садистов могли подолгу отсутствовать в роте (отдыхая в своём офицерском модуле от забот службы) и могли руководить через них ротой.
Офицеры и прапорщики могли так гораздо легче поддерживать дисциплину в роте, основанную на страхе, голоде, унижениях, издевательствах и побоях. Командирам так было удобнее. Учитывая, что все замкомвзвода были старше нас по званию, мы не могли дать им физического или морального отпора, они сразу вспоминали про то, что этот отпор закончится для нас однозначно трибуналом и сроком.
Жаловаться офицерам и прапорам было бесполезно, они не выносили сор из избы и покрывали дембелей по полной.
Если бы в роте всплыли случаи избиений, издевательств, голодомора или дедовщины, то офицерам и прапорам зарубили бы и звания и награды. Причём чем дальше бы уходила информация о неуставняке, воровстве, побоях и издевательстве, тем шире бы становился круг наказанных, вплоть до командира 103 Дивизии.
Так, что, ожидать справедливость и заступничества молодому солдату моего призыва было неоткуда. Никому было невыгодно признавать, что полк и дивизия полностью разложены.
Причём разложены настолько, что даже элиту, разведку, вынуждены были расформировать и восстанавливать с нуля, настолько даже это подразделение стало неуправляемо и криминализировано. Что уж там было говорить о простых батальонных ротах.
Предательство, торговля водкой, оружием и наркоторговля (наркотики отправляли в СССР в солдатских гробах) процветали даже в штабе наше 103 дивизии.
Где тут ждать справедливости для солдатика. Любая справедливость сразу тянула за собой проверки и комиссии из Москвы, а они предателям и ворам были не нужны.

Вот и стрелялись, вешались, травились молодые солдатики, либо терпели, либо увивали своих мучителей и шли на зону, или убегали к душманам.

В нашей роте, например, командир взвода лейтенант «Ш. В.» такие жалобы рассматривал только как стукачество.
Командиру роты капитану Телепенину было попросту по хрен, он сам мог приказать солдата верёвкой к другому солдату привязать, чтобы считать их было легче. Взводный лейтенант «С.» просто сам боялся дембелей и взводного «Ш. В.». «Ш. В.» избивал взводного «С.» и гнобил, да так, что, тот, бедолага, предпочитал спать в солдатской палатке взвода, а не в офицерском модуле.
Взводный лейтенант «Х.» был всегда сам по себе и в ротные проблемы никогда не влезал.
Прапорщик «К. В.» был полностью зависим от офицеров, и вставать на сторону солдат ему не было никакого смысла, хотя он был для солдат более свой, чем офицеры роты и в роте бывал чаще, чем офицеры. К тому же он зависел своими награждениями напрямую от командира роты и замполита роты.
Замполит роты «О. П.» не хотел портить отношение с «Ш. В.», так как если бы стал заступаться за солдатский молодняк, «Ш. В.» бы и его загнобил, как загнобил взводного «С».
«Ш. В.» был физически очень сильный. «О. П.» был слабоват физически и разгружался в боевой экипировке до минимума, так как в полной экипировке дох в горах. Даже свой офицерский бушлат «О. П.» заставлял носить молодых солдат. Мины и ленты АГС и мешки с патронами «О. П.» тоже не таскал. Прикрывал он свою слабость «заботой» о молодых солдатах. Типа, если он, замполит, кого – то из молодых солдат заставит тащить в горах, на боевых, его личное замполитное имущество, то дембеля на этого молодого солдата меньше нагрузят.
Всё это было голимое враньё. Дембеля своё имущество таскали сами или втихушку оставляли часть боевого снаряжения на броне (в основном оставляли лишние мешки с патронами). Но основная часть дембелей честно и упорно всё тащили в горы сами. Молодые солдаты, даже самые хитрые, оставить своё снаряжение на броне не могли, за это их били и чморили нещадно. Благо, основная часть молодых солдат, всё - таки пёрла всё нагруженное на них в горы, а те, кто и был слабоват, за полгода становились более выносливыми. Вот такая и была у офицеров и прапорщиков круговая порука, каждый из них зависел своими слабостями от других.
Жаловаться выше ротных командиров, перепрыгивая их головы, тоже смысла не имело, офицеры, сами сразу объявляли такого солдата стукачом, со всеми вытекающими последствиями службы такого солдата уже как потенциального смертника и трупа. Такой «прыгающий» солдат стукач дожить до дембеля шансов просто не имел. Я, по молодости службы, однажды попытался открыть глаза командиру 103 дивизии генералу Слюсарю на бардак в его дивизии и что? Был немедленно разжалован, объявлен стукачом, и никто и не стал разбираться с бардаком. Так ведь не на ухо шептал, не называл фамилий, не бегал в штаб на личную аудиенцию. Я ведь открыто обо всём рассказал, в присутствии сослуживцев и офицеров. Назвал вещи своими именами, но ни одной фамилии, ни одного имени не сказал. Ни на кого лично не пожаловался. Лишь сказал, что в нашей 103 дивизии ВДВ процветает мародёрство, преступления, воровство, наркомания и жуткие издевательства над молодыми солдатами. Какой же я стукач? Я за армию родную радел. Хотел, как в кино, видеть наставничество и дружбу между фронтовиками. Хотел порядочных офицеров. Война ведь. Родина ведь в опасности.
Да плевать этот генерал, командир 103 дивизии ВДВ «А. С.» хотел и на Родину и на подчинённых. И знал он всё не хуже меня, а то и в сто крат лучше. Только его эта вся мерзопакостность очень устраивала. Он в ней как щука в мутной воде себя чувствовал и менять ничего не хотел.
А я, наивный, тогда поверил в Героя Советского Союза, «боевого генерала», командира 103 дивизии ВДВ «А. С.».
Впрочем, ниже, в этой книге и в комментариях к ней, об этом эпизоде написано очень подробно, читайте внимательно."

15 февраля - двадцать девятая годовщина вывода советских войск из Демократической республики Афганистан.

ММГ ПВ КГБ СССР 68-го Краснознаменного Тахта-Базарского пограничного отряда

Об этой войне уже забыли, но многие советологи считают, что ввод войск в Афганистан стал роковой ошибкой советского руководства, которая привела к распаду Союза Советских Социалистических Республик - крупнейшей геополитической катастрофы XX века, как назвал это Президент России Владимир Путин .

С тех пор мир изменился до неузнаваемости: не стало Советского Союза; часть бывших советских республик стали членами НАТО - военного альянса, созданного в годы «холодной войны» для вооруженного противостояния с СССР и странами восточного блока; из бывших южных республик Союза продолжается «мягкое» вытеснение русскоговорящих; между Арменией и Азербайджаном не прекращается противостояние за территорию Нагорного Карабаха; Узбекистан, Туркмения, Таджикистан стали восточными деспотиями и в своем развитии откатились в средневековье; политическое руководство Беларуси и Украины культивируют национализм, что уже повлекло к ухудшению отношений между некогда братскими республиками и послужило установлению санкционного режима в отношении ряда предприятий и граждан России со стороны Евросоюза и США.

Какие цели стояли перед ограниченным контингентом советских войск в Афганистане, кто там служил, как проходили будни наших солдат и как сложилась дальнейшая судьба участников боевых действий мы вспоминаем с участником боевых действий, ветераном Афганистана Сергеем Трубиным.

Сергей Трубин. 1984 г. Афганистан.

Сергей Афанасьевич Трубин, родился 20 апреля 1966 года в городе Камышлове Свердловской области, в многодетной семье. Детство было непростым, Сергей рано остался без отца. Воспитанием троих сыновей занималась мать, Трубина Нина Николаевна. Учился в средней школе №1, окончил СГПТУ № 16 по специальности: помощник машиниста тепловоза - электровоза.

В 1984 году был призван для прохождения срочной службы в Пограничные войска КГБ СССР. Благодаря характеру и занятиям спортом в юности попал в спортроту гарнизона. Дважды становился чемпионом Дальневосточного военного округа по самбо. Получил звание мастера спорта по самбо и дзюдо. В составе мотоманевренной группы (ММГ) ПВ КГБ СССР был направлен для дальнейшего прохождения службы в провинцию Герат Демократической республики Афганистан. Участвовал более чем в 30 боевых выходах по проводке транспортных колонн из СССР. Был дважды ранен. Награжден медалями ДРА, знаками отличия. После демобилизации вернулся в родной Камышлов, возглавил спортшколу где занимался с молодёжью Камышлова самбо, дзюдо, и атлетической гимнастикой. Чемпион Свердловской и Тюменской областей по силовому многоборью. Предприниматель, в настоящее время учредитель ООО «Камышловский хлеб».

Женат. Отец четырех дочерей.

Справка.

СССР ввёл военный контингент в Афганистан 25 декабря 1979 года. Причиной такого решения послужило острое противостояние внутри политического руководства Афганистана и около 20 просьб правительства ДРА о введение советских войск. В марте 1979 года, начался вооруженный мятеж в Герате. 3 июля 1979 года президент США Джимми Картер (президент США 1977—1981 г.) подписал директиву о помощи противникам просоветского режима в Кабуле. Под наблюдением ЦРУ начались поставки оружия для антиправительственных вооружённых формирований. На территории Пакистана в лагерях афганских беженцев, были развернуты центры подготовки вооружённых отрядов. В стране начались выступления исламской оппозиции, мятежи в армии, в правящей Народно-демократической партии Афганистана (НДПА) обострилась внутрипартийная борьба, особенно после событий сентября 1979 года, когда лидер НДПА Нур Мохаммад Тараки был арестован и затем убит по приказу отстранившего его от власти Хафизуллы Амина.

При Амине в стране развернулся террор не только против исламистов, но и против членов НДПА - сторонников Тараки. Репрессии коснулись и армии, главной опоры НДПА, что вызвало массовое дезертирство и мятежи. По линии КГБ поступала информация о связях Амина в 1960-е годы с ЦРУ и о тайных контактах его эмиссаров с американскими официальными представителями после убийства Тараки. Советское руководство опасалось, что дальнейшее обострение ситуации в Афганистане приведёт к падению режима НДПА и приходу к власти враждебных СССР сил. В итоге было решено готовить свержение Амина и замену его на более лояльного к СССР лидера Бабрака Кармаля.

Было резко увеличено число советских советников (в том числе военных) в Афганистане: с 409 человек в январе до 4500 к концу июня 1979 года. С 10 декабря по личному приказанию министра обороны СССР Д. Ф. Устинова проводилось развёртывание и мобилизация частей и соединений Туркестанского и Среднеазиатского военных округов. Была поднята по сигналу «Сбор» 103-я Витебская гвардейская воздушно-десантная дивизия. 12 декабря 1979 года на заседании Политбюро было принято решение о вводе войск. Вечером 27 декабря подразделениями 103 дивизии ВДД и 345-го гвардейского парашютно-десантного полка были блокированы и взяты под контроль воинские части кабульского гарнизона, теле-радио центр, министерства безопасности и внутренних дел, советские спецподразделения взяли штурмом дворец Амина, во время штурма Амин был убит.

За период с 25 декабря 1979 года по 15 февраля 1989 года в войсках на территории Афганистана прошло военную службу около 620 тысяч военнослужащих. Кроме того, в советских войсках в этот период находилась 21 тысяча человек гражданских, на должностях рабочих и служащих. По официальной статистике, за время боевых действий на территории Афганистана попало в плен и пропало без вести 417 военнослужащих. Некоторые источники оценивают безвозвратные потери в Афганской войне (убитые, умершие от ран, болезней и в происшествиях, пропавшие без вести) в 15 031 человек.

Формировали колонны в Калайи-Нау и сопровождали до Герата, иногда уходили дальше, до окрестностей Шинданда.

РР: - Сергей, до службы что вы знали об Афганистане, о событиях, которые там происходят, с чем вам пришлось столкнуться?

С.Т: - Мы с братьями росли обычными советскими мальчишками, ходи в школу, спортивные секции. Так как отца у нас не было, рассчитывали всегда только на себя, свои силы. Мама, Трубина Нина Николаевна, работала поваром в детском саду, поэтому по утрам из дому уходила очень рано, много работала, одновременно на трех работах, уставала. Мы с братьями старались всегда помогать, все по дому делали сами. Об Афганистане до службы практически ничего не знал, информации было мало, только в программе «Служу Советскому Союзу», которую мы, мальчишки смотрели регулярно. Но там только показывали, как наши солдаты строят школы, сажают деревья, только хорошее. В 1982 году в Советскую армию призвали Олега, моего старшего брата. Сразу после учебки его отправили для прохождения службы в Афганистан, в Кундуз, это населенный пункт недалеко от советско-афганской границы. Писал, что все нормально, служит сапером, имеет награды от правительства ДРА. Мы с ним даже встретиться и поговорить не успели, меня призвали в 1984 году, а Олег только демобилизовался, домой пришел.

Что я попаду в Афганистан не думал, так как из семей, где кто-то уже участвовал в боевых действиях, в горячие точки больше не отправляли. Тем более я попал в Пограничные войска КГБ, служил на Дальнем Востоке. Но, видимо, не в моем случае. Я с детства занимался самбо, дзюдо, боксом. Сразу после призыва участвовал в гарнизонных соревнованиях и победил. Меня зачислили в спортроту. В то время в каждом гарнизоне были такие подразделения, солдаты из которых отстаивали спортивную честь своей воинской части. Дважды стал чемпионом Дальневосточного военного округа по самбо и дзюдо, получил звание мастера спорта по этим видам. Командование округа поощрило - предоставили отпуск. Выехал из округа в свой погранотряд для оформления документов, а там вместо отпуска откомандировали в Туркменскую ССР, в Кушку. Сейчас и города с таким названием нет. В Кушке уже готовились к командировке в Афганистан. Участие погранвойск в составе контингента тогда не афишировалось, поэтому мы заменили форму пограничников на общевойсковую, получили АКМ вместо АК - 74, сформировали мотоманевренную группу и своим ходом отбыли в точку дислокации под Калайи-Нау, провинции Бадгис, а в 1986 передислоцировались в Карези-Ильяз, провинции Герат. Так и служил старшиной в составе Мотоманевренной группы ПВ КГБ СССР 68-го Краснознаменного Тахта-Базарского пограничного отряда с 1984 по 1986 год.

Мать очень за меня переживала. Первое время в письмах домой писал, что служу в Монголии.

Афганистан совершенно другая культура, другая религия. Мы же советские мальчишки тогда были, религия для нас была чем-то далеким прошлым, дореволюционным, мы про христианство то ничего не знали тогда, а здесь радикальный ислам, порядки у них оставались средневековыми, особенно в кишлаках. Конечно для нас это был шок. Женщины в паранджах, неграмотное население, дети грязные, оборванные. Пустыня с нетронутыми веками пылью по колено - машина пройдет, пыль несколько дней в воздухе висит, горы, камни, дефицит воды, дневная жара, ночной холод. Ко всему этому конечно были не готовы.

РР: - Какие боевые стояли перед вашим подразделением?

С.Т.: - Мы пограничники, и основная задача была охрана границы Советсткого Союза, но, с другой стороны границы. Несли службу на постах, расположенных на вершинах гор, сопок в окрестностях Калойи-Нау, проводили боевые рейды, ставили заслоны, засады. Работали на упреждение. Благодаря этому на южных границах Союза было спокойно. Кстати, в первый же год после вывода войск из Афганистана было 250 попыток проникновения боем на территорию СССР банд различной численности. Самое нашумевшее - это нападение на погранзаставу Московского ПО. Много ребят тогда погибло и почти все были ранены и контужены. Пошли караваны из Афганистана с наркотиками. До вывода мы их перехватывали и уничтожали. В СССР о наркотиках и не знал никто.

Наша минно-розыскная собака - иногда только она могла найти итальянские пластиковые мины.

Кроме погранпостов в задачи нашей ММГ входила охрана дороги Калайи-Нау - Герат. Постоянно сопровождали автоколонны с грузами и водой из Союза. «Дорога жизни» мы ее называли. Формировали колонны в Калайи-Нау и сопровождали до Герата, иногда уходили дальше, до окрестностей Шинданда. Вперед идут саперы и прикрытие, один БТР впереди, один в середине, один замыкал колонну. Так и ходили от нескольких часов до нескольких дней. Затем возвращались на точку, день-два отдыхали и снова в сопровождение. Очень выручала наша минно-розыскная собака - иногда только она могла найти итальянские пластиковые мины. Миноискатели их не слышали, щупом не всегда достанешь, духи закапывают их глубоко, 50 - 70 см. Мина в пластиковом корпусе, в ней два с половиной или шесть килограмма взрывчатки. Обнаружить их трудно. Действие «итальянки» непредсказуемо. Она «надувная». По ней может проехать десяток машин, пока она не «надуется» и не взорвется. Непредсказуемая. Дорогу приходилось перед проводом каждой колонны заново разминировать. Духи постоянно минировали. И не только ночью. Наблюдают - отряд прошел, тут же новые выставляют.

«Итальянка». Мина в пластиковом корпусе, в ней два с половиной или шесть килограмма взрывчатки. Обнаружить их трудно.

Из зеленки часто обстреливали. Оружия у духов всякого было, винтовки «бур» английские, старые, но бьют далеко и мощные. Едешь в БТР, шумно, не слышно и не видно, что вокруг делается, вдруг раз - лучик света, раз - еще один. Пули из «бура» броню пробивают и солнце через дырки светит.

Я, когда только прибыл на точку, не верил, что ишак меня выдержит, я ведь крупный, да еще боевой нагрузкой, но ничего, возил!

В горы, на вершины где посты наши располагались, техника пройти не могла, уходили только пешком и на ишаках. Ишак маленький, ноги тонкие, но грузы тащит. Я, когда только прибыл на точку, не верил, что ишак меня выдержит, я ведь крупный, да еще с боевой нагрузкой, но ничего, возил! Выходили рано утром, вверх шли двенадцать часов, по жаре в горах. Часто обстреливали. Затем неделю толком без воды и еды, под минометным огнем на вершине и вниз, на точку. Примерно восемь часов уходило на спуск.

Вертолетчики старались не рисковать. Вылетали из-за укрытия, сбрасывали бурдюк с водой и сразу вниз уходили, за гору от обстрела.

Р.Р. - Сергей, вы сказали «толком без воды и еды». Разве вам не доставляли все необходимое, питание, воду, боеприпасы?

С.Т. - Все что могли - несли с собой, грузили на ослов и шли в горы. Но там ведь жара на солнце. Продукты нагреваются днем, а ночью холодно - остывают, и так несколько дней подряд, портятся быстро. Воды всегда дефицит. Нам ее из Союза привозили. А на точку в горы много на себе не утащишь, доставляли вертолетом. Но на вершине же все простреливалось. Мы в окопах, землянках, за камнями, нас обычно чуть больше тридцати человек, я в звании старшины - командир. Должно быть на точке 50 человек и офицер, но людей всегда не хватало. Обеспечить прикрытие вертолету для посадки и разгрузки сложно. Со стороны духов постоянно стреляют минометы, пулеметы и снайперы. Вертолетчики старались не рисковать. Вылетали из-за укрытия, сбрасывали бурдюк с водой и сразу вниз уходили, за гору от обстрела. Бурдюк разрывался от падения - сколько воды успевали набрать, так и тянули. Все бежали, кто с чем - тазиками, бутылками. Жажда всегда мучала.

Р.Р. - Засады и заслоны, вы тоже в них участвовали, для чего они проводились, какой в них был смысл?

С.Т. - Это превентивные меры. Мы предупреждали нападение со стороны боевиков. У нас, у пограничников хорошо работала разведка. Надо сказать, что наши офицеры приложили много усилий для разъяснения местным племенам цель нашего присутствия в Афганистане, некоторые банды, благодаря такой работе, перешли на сторону правительства ДРА, помогали защищать кишлаки в зоне ответственности нашего погранотряда от нападений других банд. Там же родоплеменные отношения, узбеки против таджиков, и те, и другие против пуштунов. От информаторов поступали разведданные о времени и месте прохождения караванов. Мы занимали на пути каравана позиции и ждали. Появился караван - остановили, досмотрели, если надо - задерживаем и передаем разведчикам, если оказали сопротивление - уничтожаем. Правильная тактика. Когда началась политика примирения, от нее отошли, и сразу выросли потери среди нашего состава.

Один раз банду задержали, человек тридцать, все с оружием.

Один раз банду задержали, человек тридцать, все с оружием. Взяли, а потом целый день присматривали, пока наши офицеры и разведчики с их главным разбирались. По-моему, отпустили потом.

Р.Р.- Как к вам относилось местное население?

С.Т. - Афганцы относились к нам настороженно. Это другая культура, другие традиции, религия. С кем могли - взаимодействовали. Остальных старались лишний раз не тревожить, если они нейтралитета придерживались. Для местных нормально днем торговать, продать тебе что-нибудь, а ночью идут мины ставить, в набеги или с караванами оружие везут. Не боялись они нас. Культура такая, воюют с рождения, дети уже с автоматом, стреляют быстро, метко.

Афганцы относились к нам настороженно. Это другая культура, другие традиции, религия. С кем могли - взаимодействовали.

Р.Р. - есть что-то, что наиболее запомнилось?

С.Т. - Был у нас боевой эпизод. Вышли на перехват каравана. Задачу выполнили успешно, караван остановили, боевиков разоружили, начали досмотр, а там мешки с деньгами и женщины. Я столько денег никогда больше не видел: доллары, афгани, иранские и пакистанские купюры.

Хорошо, что мы оттуда ушли. Жаль, что на таких невыгодных условиях, не оставили там свои базы, людей бросили, которые нам поверили. Много жизней бы спасли и своих граждан, и афганцев.

Беседовал Евгений Белоносов

«Чмошники»

После боевых заехали в Баграм, переночевали, оттуда уже вернулись в Кабул. В Баграме я встретил своего знакомого по учебке. Смотрю – возле «балдыря» (в Афгане так называли полковое кафе, в Гайжунае его обычно называли «булдырь») сидит какой-то пацан, похожий на бомжа, и ест буханку хлеба с торца. Мякиш вытаскивает, ломает и потихонечку съедает. Я зашёл в кафе, взял что-то. Вышел, мимо прохожу – вроде знакомое лицо. Подошёл – он вскочил: «Привет, Витёк!». Я: «Это ты?.. А что ты здесь, как «чмошник», сидишь?». – «Да так, захотелось кушать». – «А почему здесь ешь? Садись хоть на ступеньку, а то спрятался в углу». Он: «Всё нормально!». Это был тот самый парень из Минска, у которого мама была директором кондитерской фабрики.

И только потом ребята из нашей учебки, которые попали в 345-й полк в Баграм, рассказали, что он действительно «чмошник» (на армейском жаргоне – неопрятный, не следящий за собой, не умеющий постоять за себя человек. Сокращение от «человек морально отсталый». – Ред.). Не думал, что в Афган попадёт, но попал. И его там так зачморили! Мне его даже жалко стало. Хотя в учебке я его не любил: ведь именного его мне на кроссах и марш-бросках приходилось всё время таскать буквально на себе, замучил он меня совсем.

И история с этим парнем закончилась плачевно. Мне об этом потом рассказал заместитель командира их полка, мой земляк. В 345-м полку был «залёт»: с БМП-2 украли пулемёт ПКТ (пулемёт Калашникова танковый. – Ред.). Похоже, что его продали душманам. Но кому он нужен? Это же не обычный пулемёт с прикладом. Конечно, из ПКТ можно и вручную стрелять. Но это же танковый пулемёт, штатно стреляет через электрический спуск.

Искали, выясняли внутри полка, чтобы дело дальше не пошло, – по шее же дадут! Но так и не нашли. Тогда на броне выехали к кишлаку и по громкой связи объявили: «Пропал пулемёт. Кто вернёт, тому будет большое вознаграждение». Пришёл мальчик и говорит: «Меня послали сказать, что пулемёт есть. Мы его купили». – «Сколько денег хотите?». – «Столько-то». – «Когда принесёшь?». – «Завтра. Деньги вперёд». – «Нет, сейчас – только половину. Остальное завтра. Если уйдёшь с деньгами и не вернёшь пулемёт – сровняем кишлак с землёй».

На следующий день мальчик вернул пулемёт. Наши: «Ещё денег дадим, только покажи, кто продал». Через два часа выстроили всех, кто был в парке. Паренёк-афганец показал – вот этот, белобрысый. Оказалось, что пулемёт продал сын директора кондитерской фабрики. Получил он за это пять лет.

На тот момент оставалось служить ему всего около месяца… Денег у него не было, у него всё отбирали. А ему хотелось домой тоже дембелем нормальным вернуться. Ведь «чмошников» и на дембель отправляли как «чмошников»: давали грязный берет, такую же тельняшку. В «чмошники» попадали по разным причинам. У нас во взводе, например, был парень-самострел. Попали наши в окружение. Отстреливались. Появились раненые. И тут к ним пришёл вертолёт, но только за ранеными. Раненых загрузили. И тут парень отбежал в сторону, завернул ногу чем-то и прострелил. А это дембель увидел!

Самострел был с нашего призыва, но с ним мы даже не общались. Ведь десантники есть десантники, никто не любит несправедливость. Если я пашу и делаю всё правильно, а другой отлынивает, ничего не хочет делать, то потихоньку тот и становится «чмошником». Обычно таких отправляли в какую-нибудь пекарню или уголь таскать. Они в роте даже не появлялись. В роте у нас был один такой из Ярославля, другой – из Москвы. Первый был хлеборезом, хлеб резал на весь полк, а другой котельную топил. Они даже не приходили ночевать в роту – боялись, что дембеля побьют. Оба так и жили: один – в кочегарке, другой – в хлеборезке.

С тем, который топил котельную, произошла трагедия. Пошёл он как-то к хлеборезу, тот ему хлеба дал. А это увидел прапорщик, который был старшим по столовой. Прапорщик был очень занудный, хлеб почти никому не давал. Забрал прапор у кочегара хлеб, положил на стол и как дал парню в «дыню»! Тот убежал к себе в кочегарку. Через какое-то время ему стало плохо, он пошёл к врачу. Врач принимал другого солдата, говорит – посиди. Парню стало совсем плохо… Вдруг зрение потерял. Врач завёл его к себе и стал расспрашивать: «Так что случилось, расскажи?». Тот успел рассказать, что его прапорщик в столовой ударил… И – умер… У него оказалось кровоизлияние в мозг.

Прапорщика сразу заклевали: «Ты сам-то кто такой? На боевые не ходишь». Его хоть не посадили, но куда-то перевели. Это был «залёт» конкретный. Как скрыть такой случай? И присвоили погибшему парню орден Красной Звезды посмертно. Конечно, самого парня было жалко. Мама его, директор школы, потом писала нам письма: «Ребята, напишите, какой подвиг мой сын совершил! В честь него школу хотят назвать». Мы про себя по-солдатски думаем: ничего себе! Такой «чмошник», а в честь него школу называют! Вот ведь как получилось: многих из нас сто раз могли на боевых убить, а мы выжили. А он избегал трудностей, а так всё трагически для него закончилось.

Ещё был один «чмошник». Звали его Андрей. Он писал стихи. Однажды после Афгана мы с друзьями на день ВДВ встречались на ВДНХ. Стою, своих жду. Вижу – стоит какой-то парень, вокруг сгрудились десантники, которые в Афгане не служили. И он так помпезно рассказывает: мы там то-то, то-то, то-то!.. Я слушал, слушал – ну вот не нравится мне, как он рассказывает. И тут я его узнал! «Андрей! Это ты?!.». Он меня увидел – и пулей убежал. Спрашивают меня: «Кто он такой?». – «Неважно».

Он был морально слабый, на боевых не выдержал. Поэтому его оставляли в роте, никуда не брали. И плюс ко всему он за собой не следил: каждый день надо подшиваться – он не подшивается. И вообще не мылся, грязный ходил.

Мы-то сами постоянно себя в порядке содержали, одежду стирали. На улице под умывальником полковым (это трубы метров по двадцать пять длиной с дырками) ложбинка бетонная, по которой вода стекает. Кладёшь туда одежду, замылил и щёткой – ширк-ширк, ширк-ширк. Перевернул – то же самое. Потом щётку помыл и ею сгоняешь мыло с одежды. Постирал, позвал кого-то, вдвоём выкрутили, прогладил руками – и на себя надел. Летом на солнце всё высыхает минут через десять.

А Андрей этот одежду не стирал вообще. Заставляли – бесполезно. Но стихи писал неплохие. Приходят с боевых, дембель ему: «У моей девушки скоро день рождения. Давай что-нибудь такое придумай афганское: война, самолёты-вертолёты, горы, любовь-морковь, жди меня, я скоро вернусь…». Андрей: «Я так не могу!». – «Почему не можешь?». – «Мне нужно особое состояние…». – «А, воображение! Сейчас дам тебе воображение!». И берёт сапог. Андрей: «Всё-всё-всё… Сейчас будет!». И тут же сочиняет необходимые стихи.

Лентяй он был жуткий, засыпал везде. Уже будучи дембелем, я был в наряде по роте, он со мной. Ясное дело, что дневальным по роте дембель не стоит, молодые для этого есть. Прихожу – его нет на тумбочке. А эта тумбочка – в батальоне первая. Приходит командир батальона: «Где дневальный?!.». Я заспанный выбегаю: «Я!». – «Кто дежурный?». – «Я». – «А кто тогда дневальный?». – «В туалет сбежал». – «Почему никого не поставили?». – «Потому что я идиот, наверное…». Надо же было что-то сказать. – «Сам вставай!». Тут у меня всё закипело: между теми, кто ходит на боевые в горы, и теми, кто не ходит, – огромная разница. Вроде всё это – ВДВ, но это отличается, как пехота и лётчики. Одни в горах постоянно рискуют, а на броне риска намного меньше. И я на тумбочке должен стоять!..

Я нашёл его: «Ты что, спишь?!.». Он: «Нет, я отдыхаю…». Причём ноль эмоций, спит себе… (Наверное, я точно так же спал, когда заснул на бегу на посту после Кандагара.) Врезал ему каким-то сапогом: «А ну быстро на тумбочку!..». И буквально запинал его в коридор.

продолжение следует…