Политическая борьба и драма народов. М.С. Горбачев, Б.Н. Ельцин как соратники и политические антиподы Верховный Совет негодует

Из главы 5 "М.С. Горбачев. Начало перестройки" книги "Солнце в зените".

С 28 июня по 1 июля 1988 года в Москве проходила XIX-я Всесоюзная партийная конференция КПСС.

Предыдущая Всесоюзная конференция проводилась в партии 47 лет назад.

Основная ее задача, как нам тогда объясняли, дать ответ на вопросы, каковы первые итоги перестройки, что надо предпринять для устранения препятствий, стоящих на ее пути, как сделать процесс революционного обновления необратимым.

Повестка дня конференции:

1. О ходе реализации решений XXVII-го съезда КПСС, основных итогах первой половины 12-й пятилетки и задачах партийных организаций по углублению процесса перестройки.

2. О мерах по дальнейшей демократизации партии и общества.
С докладами на конференции выступил М.С. Горбачев.

После четырехдневного всестороннего обсуждения участники конференции приняли следующие резолюции:

О ходе реализации решений XXVII-го съезда КПСС и задачах по углублению перестройки»,

- «О демократизации советского общества и реформе политической системы»,

- «О борьбе с бюрократизмом»,

- «О межнациональных отношениях»,

- «О гласности»,

- «О правовой реформе».

1 июля 1988 года на дневном заседании выступил Борис Николаевич Ельцин – первый заместитель председателя Государственного строительного комитета, министр СССР.

Его выступление было воспринято неоднозначно, так как в корне отличалось от общего настроя делегатов конференции, славословия в адрес перестройки.

На вечернем заседании некоторые делегаты попросили слово для выступления и выразили свое отношение к Б.Н. Ельцину и к его выступлению на конференции.

Среди них:

Секретарь парткома Свердловского машиностроительного завода имени М.И. Калинина В.А. Волков,

Генеральный директор научно-производственного объединения «Станкостроительный завод имени Серго Орджоникидзе» Н.С. Чикирев,

Первый секретарь Пролетарского райкома КПСС г. Москвы И.С. Лукин.

Таким образом, противостояние между Горбачевым и Ельциным в середине 1988 года обострилось.

До акта упразднения КПСС Ельциным Б.Н. оставалось чуть более трех лет.

Осенью 1988 года М.С. Горбачев провел радикальные перестановки в партийном аппарате, стал осуществлять политическую реформу.

На пенсию отправлена старая гвардия: А.А. Громыко, М.С. Соломенцев, В.И. Долгих, П.Н. Демичев, А.Ф. Добрынин.

В Политбюро и на других высоких постах появились новые люди: В.А. Медведев, В.М. Чебриков, А.В. Власов, А.П. Бирюкова, А.И. Лукьянов, Б.К. Пуго.

1 октября 1988 года в Москве на внеочередной сессии Верховного Совета СССР Горбачев М.С. был избран Председателем Президиума Верховного Совета СССР, сохранив за собой пост Генерального секретаря ЦК КПСС.

Первым заместителем Председателя Президиума Верховного Совета СССР избран А.И. Лукьянов.

Пост председателя Совета Министров СССР остался за Н.И. Рыжковым.

Председателем Комитета государственной безопасности СССР назначен В.А. Крючков.

3 октября 1988 года состоялась внеочередная сессия Верховного Совета РСФСР одиннадцатого созыва.

На ней решались организационные вопросы.

Воротников Виталий Иванович был избран Председателем Президиума Верховного Совета РСФСР.

Председателем Совета Министров РСФСР назначен Власов Александр Владимирович.

Но это еще не все политические реформы!

На апрель 1989 года намечался Съезд народных депутатов, на котором должны быть образованы новые органы государственной власти.

Но для этого нужно было пересматривать законодательные акты и вносить изменения в Конституцию СССР.

Михаил Горбачев неуклонно вел линию на проведение политических, экономических и социальных реформ.

2010 г. г. Благодарный

Рецензии

Власова я принимал в нашем районе. Осталось две фотографии.
О его визите будет глава "Всесоюзный семинар-совещание".
Мужик флегматичный. Демократично делегация ездила в автобусах. Он, почти все время, спал.

Накануне годовщины подписания Декларации о прекращении существования СССР и образования СНГ экс-министр иностранных дел СССР, бывший президент Грузии Эдуард Шеварднадзе ответил на вопросы руководителя представительства РИА Новости в Грузии Бесика Пипия.

Эдуард Амвросиевич, 21 декабря 1991 года в Алма-Ате главы 11 советских республик подписали Декларацию о прекращении существования СССР и образовании СНГ. Считаете ли Вы, что процесс трансформации Советского Союза в СНГ был неизбежен и почему?

В конце 80-х годов все шло к тому, чтобы распался Советский Союз. Вначале заговорили о создании союза славянских государств, куда вошли бы Россия, Украина и Белоруссия. Помню, когда эта информация просочилась в СМИ, тогдашний мэр Москвы Гавриил Попов возмущался: с каких пор Россия стала славянской страной? Ведь в России живут не только русские, но и чеченцы, башкиры, татары, другие народы. Идея о создании славянского союза не получила развития. К примеру, на Украине на референдуме проголосовали за независимость.

Распад СССР ускорило и противостояние между Горбачевым и Ельциным. Горбачев, естественно, был за единый Советский Союз, Ельцин уже стал президентом России. Может быть, и он был за сохранение Советского Союза, но он и Горбачев друг друга просто ненавидели. Мы, люди, которые близко стояли к ним, старались как-нибудь примирить их. Не получилось.

Далее процесс ускорил заговор против Горбачева, точнее против президента СССР. До этого была моя отставка. У меня была информация, что готовится контрреволюция. Я говорил об этом одному, другому, третьему, но никого не смог убедить. И тогда в знак протеста я подал в отставку.

Месяца через полтора Горбачев поехал отдыхать в Форос. Но по дороге, по-моему, заехал в Минск, встретился там с активом и сказал, что угроза диктатуры реальна, попросил сторонников перестройки быть более бдительными и не допускать диктатуру.

Потом был ГКЧП, дальнейшее обострение отношений между президентами СССР и России. Процесс распада государства остановить стало невозможно.

- Грузия вступила в СНГ спустя два года после образования Содружества. Был это вынужденный шаг или добровольное решение?

Я не стремился в СНГ, не было большого желания. Ознакомившись с Уставом Содружества, понял, что это не та организация, которая может заменить Советский Союз. Но очень настаивал Ельцин, несколько раз он звонил мне и говорил, «я вам советую: вступайте в СНГ». Я не был против, но тогда в парламенте Грузии 30-40 процентов депутатов выступали против вступления в СНГ, которое у них ассоциировалось с Советским Союзом.

Примерно через 2 года, я был в Москве, зашел к Ельцину и сказал, что Грузия готова вступить в СНГ, несмотря на то, что есть противоречия в парламенте. Была налицо трагедия Абхазии и Южной Осетии, я считал, что решение проблемы будет зависеть от России.

Проблемы эти на многие годы оказались замороженными, но недавно третий президент Грузии Михаил Саакашвили сказал, что в течение нескольких месяцев он сможет вернуть Южную Осетию под юрисдикцию Грузии.

Не знаю. То же самое говорил, между прочим, его друг - бывший министр обороны. Ничего не получилось. Сейчас предвыборная кампания, кандидаты в президенты очень щедры на обещание и раздают их налево и направо. Окруашвили (бывший Минобороны) говорил, что и Сухуми вернет, но так просто это не получится. Если удастся договориться с Россией, найти приемлемые варианты и для Грузии, и для Абхазии, и для России, тогда можно будет найти решение.

Я уверен, что с Путиным можно договориться, несмотря на сложнейшие отношения, которые сложились сейчас между Россией и Грузией. Путин - человек слова.

Однажды Путин отдыхал в Сочи, позвонил мне, пригласил к себе поговорить по делу. Я приехал, встретились. Путин мне предложил восстановить абхазский участок железной дороги, чтобы поезда могли курсировать до Баку, Еревана и даже до Турции. Я обратился с ответной просьбой: вернуть грузинских беженцев в Гальский район. В этом районе в советское время проживали 80 тысяч человек, в основном, грузины. Богатый район, чай, цитрусы, орехи, кормил чуть ли не пол-Абхазии.

Путин взял трубку, позвонил командующему миротворческими силами и поручил вернуть этих людей в Гальский район. И действительно, всех собрать не смогли, но 50 или 60 тысяч беженцев вернулись в Гальский район.

- Давайте вернемся к Советскому Союзу. На ваш взгляд, возможна реанимация такого образования?

- А имеет ли будущее СНГ?

Да, если эта организация станет по-настоящему действующей, будет реально влиять на ситуацию в пространстве СНГ. Такое возможно.

Давайте от СССР и СНГ перейдем к независимой Грузии. Насчет вашей отставки с поста президента Грузии ходит много слухов. Одни говорят, что Саакашвили Ваш ученик, Вы намеренно через «революцию роз» передали власть. Другие говорят, что у Вас не было сил и средств для подавления митингующих, третьи судачат, что Вас принудила к этому Москва. Как было на самом деле?

Москва здесь ни при чем.

- Зачем тогда приезжал бывший в ту пору министром иностранных дел РФ Игорь Иванов?

Игорь Иванов приезжал как мой друг. Хотя он ничего не мог сделать. Он вначале встречался с оппозицией, потом мы встречались. Иванов был начальником секретариата, когда я был министром иностранных дел СССР. Мы просто друзья. Но он ничего не мог сделать, чтобы поддержать меня.

Я стоял на трибуне в парламенте, выступал с речью, когда ворвались заговорщики Саакашвили, Жвания и другие. Я увидел в зале людей, вооруженных автоматами, пистолетами, ножами, дубинками...

- А розы где были?

Никаких роз не было, не знаю, почему это назвали «розовой» революцией. Ни одной розы я не видел.

Естественно, когда возникла угроза, охрана вывела меня во двор. Там я увидел, с одной стороны, сторонников оппозиции, с другой, моих сторонников, около двух с половиной тысяч человек. Меня призывали держаться, обещали вывести на улицу на следующий день 100 тысяч человек в мою поддержку.

Происшедшее я расценил как попытку госпереворота, и объявил о введении особого положения. Как президент и главнокомандующий я мог бы отдать приказ о применении силы и армия должна была его выполнить. Но были бы жертвы и с той стороны, и с этой стороны.

Из машины позвонил в канцелярию и потребовал отозвать указ о введении особого положения.

А дома сказал жене, что никакого кровопролития не будет, но с завтрашнего дня я уже не президент, поскольку подаю в отставку.

Затем на встрече с заговорщиками - Саакашвили и Жванией, последний заявил, что самым безболезненным выходом стала бы отставка президента. Поскольку для себя решение я уже принял, проинформировал их, что ухожу с поста главы государства.

Прошли выборы, Жвания стал премьер-министром, а потом его убили.

- Его убили или он отравился газом?

Убили. Вначале говорили, что отравился газом, но когда пригласили экспертов не только наших, но и из Америки, эксперты не подтвердили, что он был отравлен газом.

Где его убили, как это произошло, не знаю.

- Как Вы объясняете то, что произошло в Тбилиси в начале нынешнего ноября?

Народ голодает. Я знаю, что в России тоже не все богатые, есть определенные проблемы в каких-то регионах. Но в России голода нет, это, между прочим, заслуга Путина. Он умный грамотный человек и так повел дела, что в России народ прилично живет. А у нас полная нищета и голод...

- А как вы оцениваете реакцию грузинских властей?

Когда поступило сообщение о том, что народ собирается в Тбилиси, в тот же день президенту нужно было бы вступить в диалог с народом. Если он пообещал бы половину того, что обещает сейчас, даже одну треть, народ разошелся бы. Ничего этого не было бы.

А закрытие телеканала «Имеди» это вообще варварство, никто так не обращается с телевидением ни в одной стране. Разве американское телевидение только добрые слова говорит в отношении Буша? Его склоняют по всем падежам. Но в Америке телеканалы не закрывали, да и в никакой другой стране так не поступают.

Как вы оцениваете расклад сил накануне президентских выборов в Грузии? Кто, на Ваш взгляд, из кандидатов в президенты может принести больше пользы стране?

Не исключаю, что народ изберет Саакашвили. Но с этим может не смириться оппозиция, там есть довольно сильные ребята, и много людей их поддерживает. Если потерпит поражение Саакашвили, никто не знает, как он себя поведет. Я имею в виду, что могут быть опять беспорядки, опять может возникнуть угроза гражданской войны.

- А что Вы можете сказать о Бадри Патаркацишвили?

Бадри попал в Грузию благодаря мне. Он был в розыске, он и Березовский.

С Бадри у меня были кое-какие отношения. Вернее, у нашего посольства в РФ. Если по российскому каналу ОРТ, где он тогда работал коммерческим директором, готовилась негативная передача в отношении Грузии, достаточно было позвонить Бадри, и он эту передачу снимал с эфира.

Кстати, я сказал однажды Путину, что человеку, которого вы разыскиваете, мы дали грузинский паспорт и прописали в Тбилиси. «Березовскому? - спросил Путин». Я говорю, нет, Бадри Патаркацишвили. «А, Бадри, - сказал Путин, - нет, Бадри неплохой, Бадри хороший».

Патаркацишвили тоже баллотируется на пост президента Грузии. Если бы я был президентом, назначил бы его премьером. Он очень умный человек, умеет считать деньги, серьезно занимался благотворительной деятельностью, много денег тратил на это, его у нас не только уважают, но и любят.

Но сейчас его в Тбилиси нет. Выкопали какие-то вещи против него, не знаю, законно или незаконно, говорят, что это незаконно.

Позвольте задать вопрос о президентских выборах в России. Как вы относитесь к тому, что имя будущего президента практически известно?

Для меня очень важно, что Путин в той или иной форме останется в руководстве России. У него будет большинство в парламенте и народ его уважает. Если Путин станет премьером, по существу он будет первым человеком. О Медведеве я слышал, что это образованный грамотный человек, но личного знакомства у меня с ним нет.

- Существует ли рецепт улучшения отношений между Грузией и Россией?

Все зависит от первых лиц в наших странах - Путина и кого изберут в Грузии.

Необходимы встречные шаги, и первый должен сделать грузинский президент. Но если Путин проявит инициативу, это, безусловно, украсит его, все будут считать, что этот человек великодушный.

- Эдуард Амвросиевич, как вы собираетесь встречать Новый год, каких подарков ждете?

Как правило, я подарки не получаю. Подарки преподносили, когда я был министром иностранных дел, когда приезжали гости, премьеры, министры и т.д. Новый год буду встречать, как обычно, дома. Соберется почти вся наша семья. Приедут сын со своими детьми из Парижа, внучка из Москвы, остальные живут здесь, в Тбилиси.

На конференции, заседания которой транслировались по телевидению на всю страну, Ельцин в прямом эфире повторил положения своей речи на пленуме, потребовал отменить решение о «политической ошибочности» того выступления, а также вывести Лигачёва из Политбюро. Конференция отказалась сделать это, Ельцин снова подвергся нелицеприятным нападкам, а вскоре Верховный Совет СССР вывел его из членов своего Президиума. Мемом, как мы бы назвали это сейчас, стала тогда фраза, которую Лигачёв сказал в своей речи на партконференции: «Борис, ты не прав!»

Благодаря публичным дебатам на партконференции Ельцин, доселе известный главным образом только в Москве и Свердловске, приобрёл всероссийскую популярность. Он окончательно становится на путь открытой конфронтации с партийно-союзным руководством, используя новые возможности «гласности», провозглашённой Горбачёвым. Есть сведения, будто перед выборами в марте 1989 года Съезда народных депутатов СССР – нового высшего органа власти, созданного согласно решению XIX партконференции, – Ельцину было предложено пройти по списку 100 депутатов, подлежащих избранию Центральным комитетом КПСС (членом которого Ельцин оставался). За согласие Ельцина обещали восстановить в прежних партийных должностях. Но Ельцин предпочёл мобилизовать своих сторонников на демократических выборах. Он был с подавляющим перевесом избран на Съезд от национально-территориального округа, включавшего Москву. Однако в состав Верховного Совета СССР не попал. Тем не менее потом благодаря отказу депутата А.И. Казанника от своего мандата в пользу Ельцина, несмотря на то, что такая процедура не была предусмотрена законом, стал членом Верховного Совета.

В связи с предстоявшими весною 1990 года выборами Съезда народных депутатов РСФСР Ельцин перенёс центр тяжести борьбы с Горбачёвым на республиканские органы власти, не пытаясь занять высокое место в союзных органах власти. Это решение можно считать рубежом - с данного момента началось противостояние между СССР и РСФСР. К тому времени Ельцин уже стал одним из самых авторитетных деятелей «демократического движения», постоянно и резко критикуя руководство СССР и КПСС за нежелание устанавливать в стране подлинную демократию (в тот же период родилась острота, высмеивавшая лозунги Горбачёва: «Чем отличается демократия от демократизации? – Тем же, чем канал от канализации»). Демократы сами выдвигали Ельцина на роль публичного лидера. Многочисленные казусы, в которых Ельцин искусно представлялся жертвой интриг руководства КПСС и даже попыток КГБ устранить его физически, способствовали росту его популярности.

Полураспад СССР. Как развалили сверхдержаву Хасбулатов Руслан Имранович

Глава 4 ПРОТИВОСТОЯНИЕ ПО оси «ГОРБАЧЕВ-ЕЛЬЦИН»

ПРОТИВОСТОЯНИЕ ПО оси «ГОРБАЧЕВ-ЕЛЬЦИН»

Истоки, причины

Начало конфликтов между союзными и российскими властями завязано, несомненно, в области личных отношений между Горбачевым и Ельциным. Ельцин был унизительно изгнан Горбачевым с вершины политического Олимпа - Политбюро ЦК КПСС, снят с должности первого секретаря московского городского комитета КПСС и секретаря ЦК КПСС и назначен заместителем председателя государственного комитета по строительству (в должности министра СССР). Тогда это расценивалось как величайшее унижение для руководителя ранга Ельцина.

Никто и предполагать не мог в то «тоталитарное время», что Ельцин, установив свою единоличную власть, вскоре установит такую «демократию», расстреляет своих парламентских оппонентов, а меня, своего наиболее преданного сторонника, буквально спасавшего его от не политической смерти, бросит в тюрьму КГБ «Лефортово». А после освобождения не предложит никакой работы, и даже в трудоустройстве членов семьи, в том числе детей, «будут проблемы». А Чубайс будет хвататься тем, что «Хасбулатов обратился к Ельцину с просьбой позволить ему (то есть мне) пользоваться Центральной кремлевской больницей (ЦКБ)». Могу сообщить, что в настоящее время, когда я пишу эту книгу, я не прикреплен ни к ЦКБ, ни к какой-либо другой больнице в Москве, - так же как и моя семья. Но это произошло позже, спустя всего лишь несколько лет.

А в тот период чувство справедливости довлело в обществе, казалось, что всякое обиженное властью лицо - это борец за справедливость и защитник народа. Поэтому Ельцина жалели, сочувствовали ему, критиковали Горбачева за «гонения» Ельцина.

В 1989 г. Ельцин был избран народным депутатом СССР - так он снова вернулся в большую политику, вопреки обещанию Горбачева не «пускать его, Ельцина, в политику». Это произошло благодаря горбачевской же политике демократизации. Он также был избран депутатом России и Председателем Верховного Совета России - о чем я писал выше. Горбачев при этом сделал все, чтобы не допустить его избрания на этот пост, но уже действовало демократическое право - и Горбачев являлся его пленником. Победа Ельцина была одновременно сильнейшим поражением Горбачева - результатом его же демократических преобразований - что делает честь этому реформатору.

Принятие Первым съездом народных депутатов России «Декларации о суверенитете РСФСР» необычайно взволновало и обеспокоило Горбачева и всю союзную бюрократию, усмотревших в ней покушение на свою власть - с этой даты следует вести отсчет началу противостояния Кремля с российским руководством. В основе этой Декларации, однако, была реально существующая проблема, суть которой заключалась в предельной концентрации экономических полномочий в руках союзного центра и почти полная правовая невозможность союзных республик воздействовать на экономические процессы в них. Соответственно, союзные республики были лишены правовых инструментов для проведения более или менее самостоятельного курса в экономической сфере. Именно против такого порядка с требованиями большей экономической самостоятельности выступали первоначально лидеры Литвы, Латвии и Эстонии еще на Первом съезде народных депутатов СССР в 1989 г. Если бы Горбачев более мудро и вдумчиво подошел к этим их требованиям, возможно, ситуация во взаимоотношениях между Кремлем и столицами прибалтийских республик не обострилась бы до крайностей в скором времени.

Таким образом, характер наших противоречий с союзным центром во многом был обусловлен традиционно централизаторским подходом к управлению народным хозяйством СССР, действующим со сталинской эпохи. В новых условиях этот наш реформаторский подход самым тесным образом стал переплетаться с отчетливым субъективным фактором - нездоровыми личными отношениями между двумя лидерами, Горбачевым и Ельциным. Я часто усматривал несправедливость, допускаемую Горбачевым в отношении Ельцина, и защищал его от нападок, в том числе в публичных выступлениях, через СМИ и т. д. Западному читателю, который привык к тому, что их лидеров постоянно критикуют, в том числе соперники, а также нашей молодежи, выросшей в новых условиях, надо знать, что в СССР, в обстановке строгой партийной цензуры, «большие начальники» не привыкли к тому, что их публично критикуют. Поэтому и Горбачев, и Ельцин относились крайне болезненно к публичной критике их действий. Но, высказывая критические замечания в отношении друг друга, они сами же и давали поводы СМИ для разного рода публикаций, в том числе иронического свойства. Все это усиливало их взаимное раздражение, что не могло не сказаться на отношениях в целом по оси «союзный центр - российское руководство». Поэтому часто все то, что осуществлялось по линии как российского парламента, так и правительства России, на союзном уровне воспринималось как действия, якобы наносящие «ущерб» СССР, его политике.

Говоря о причинах, которые привели к обострению отношений российского руководства и союзного центра в январе - феврале 1991 г., следует помнить нашу позицию относительно вильнюсских событий в январе, а также заявление Ельцина 19 февраля с требованием к Горбачеву о его отставке. Напомню, январь - февраль 1991 г. - это время, насыщенное важнейшими драматическими событиями во внутренней жизни СССР. Когда мы с Ельциным узнали о том, что в Литву введены войска, мы встретились (дело было в Архангельском, где мы жили по соседству), выехали за пределы поселка и провели небольшой обмен мнениями на тему «как нам действовать в этой обстановке». Занимать позицию умалчивания, как это делают лидеры других союзных республик, мы полагали для себя безнравственным, невозможным. Вначале было решено лететь вдвоем в Таллинн, потом приняли иную тактику - я остаюсь в Москве, готовлю заявление Верховного Совета но событиям в Таллинне, а Ельцин летит в эту республику и действует, имея мандат Верховного Совета.

Как показали события, это было правильное решение. Ельцин осудил применение войск в Литве, призвал к мирному диалогу Кремля с балтийскими республиками, заключил Договоры о дружбе и сотрудничестве России с Литвой и Эстонией. Это была мощная моральная поддержка для народов этих республик, испытывающих в тот период чрезмерное психологическое давление со стороны союзного центра. Тогда же, 19 февраля, Ельцин сделал резкое заявление, призвав к отставке Горбачева. Терпение Кремля окончательно лопнуло - было принято решение отстранить Ельцина от власти в Российской Федерации. Был приведен в действие соответствующий план - задача Кремлю не представлялась особенно сложной. Не учли, как признавались сами эти первые «путчисты», только одного - «фактора Хасбулатова» (как, впрочем, и в августе 1991 г.).

Кремлевский заговор против Ельцина - «шестерка»

Тактика Кремля была разработана с ударением на то, что личная поддержка российскими депутатами Ельцина всегда была минимальной, а его шокирующие выступления последнего времени («России нужны свои вооруженные силы», «Горбачеву нужно уйти в отставку», поддержка «сепаратистов» в Прибалтике и пр.) увеличили количество депутатов - противников Ельцина. Это был довольно правильный анализ. Поэтому разработчики плана устранения Ельцина решили осуществить классический «парламентский переворот». Группа влиятельных депутатов-коммунистов (фракция Рыбкина) подготовила «заявление», которое озвучивается на сессии Верховного Совета, требует срочно созвать Внеочередной съезд народных депутатов с одним вопросом: «О Председателе Верховного Совета РСФСР Б.Н. Ельцине». Собравшийся съезд оперативно снимает Ельцина с должности Председателя Верховного Совета. В этих целях ЦК КПСС и ЦК Компартии России мобилизовали все свои силы для успешного проведения этой «операции» по свержению Ельцина.

Уже после того как я сорвал этот «великолепный замысел» всех этих могущественных сил, представители мировой прессы задавали мне вопросы: «Объясните, что это было - заговор, попытка путча, инспирированная Кремлем? Кто в нем участвовал? Как вам - одному - удалось его предотвратить, когда, казалось, нет никаких шансов? Какую роль играл в этом заговоре против Ельцина президент Горбачев?» и т. д. При этом все аналитики были согласны в том, что только благодаря мне удалось спасти Ельцина от позорного изгнания с должности Председателя Верховного Совета России.

А началось осуществление парламентского переворота следующим образом. Ровно в 10 утра 27 февраля 1991 г. я занял ставшее привычным председательское место. (Ельцин давно перестал вести заседания парламента. А на этот раз он находился в Калининграде.) Я открыл начало работы Верховного Совета. Слева от меня - Светлана Горячева, заместитель Ельцина; справа - Борис Исаев - тоже заместитель председателя. В президиуме еще четверо, руководители палат - Владимир Исаков и Рамазан Абдулатипов и их заместители - Александр Вешняков и Виталий Сыроватко. Я начал согласовывать повестку рабочего дня, как вдруг Горячева попросила слова. Ну, как отказать в выступлении одному из заместителей председателя Ельцина? - хотя это была несколько странная просьба. Взойдя на трибуну, Горячева начинает зачитывать заявление, сделанное от имени шести руководителей Верховного Совета - то есть всего президиума, если исключить меня. В этом «заявлении» была осуществлена тщательная подборка всех деструктивных действий и выступлений Председателя Верховного Совета Ельцина, которые якобы «ведут к развалу СССР, нагнетанию напряженности в межнациональных отношениях» и т. д. Роль Ельцина оценивалась как провокационная деятельность, стремление усилить противоречия между союзным центром и республиками. Одновременно он обвинялся в том, что не выполняет свои прямые обязанности Председателя Верховного Совета, не контролирует деятельность правительства России, не помогает ему в решении вопросов, которые требуют внимания председателя, и т. д. Отмечу: многие обвинения, в общем-то, были справедливы. Но создалась ситуация, когда надо было спасать своего председателя от унизительного изгнания с высокой государственной должности с мотивировкой «провокатор, бездельник». Для чего, в таком случае, нужны такие «первые заместители», каким являюсь я? Так лихорадочно мелькали мысли в моей голове.

В конце выступления Горячева предложила: созвать съезд в ближайшие несколько дней (4–5 дней), утвердить повестку дня с одним вопросом - «О Председателе Верховного Совета РСФСР Б.Н.Ельцине», с целью снять его с этой высшей государственной должности в Российской Федерации. Это ее предложение было встречено одобрительными аплодисментами большинства депутатов Верховного Совета. «Дело плохо, - механически отметилось в памяти, - большинство явно недовольно Ельциным. Борьба будет трудной».

После Горячевой выступил Борис Исаев (как и Горячева, заместитель Ельцина), а также многие другие депутаты, поддержавшие предложения Горячевой. Особенно жестким было выступление Владимира Исакова, председателя одной из палат, - давнего соратника Ельцина еще по Свердловску, но ставшего его смертельным врагом в последнее время. Исаков - очень тяжелый человек, со смертельно скучным характером и каким-то злобным отношением к Ельцину и ко всем, кто поддерживал Ельцина. Он любил шокирующие выступления «от микрофона», например, сообщал всем, что тогда-то Ельцин был пьян, что он сделал такое-то «неприличное заявление» и т. д. А проельцинская пресса в ответ… немедленно начинала атаку на меня, выдумывая всякие небылицы на мой счет. Видимо, они считали, что Исаков действует, имея на то мое «согласие». Но Исаков ненавидел всех, кто поддерживал Ельцина, а меня в особенности. В общем, сыграл он откровенно провокационную роль и сделал много для ослабления позиций Верховного Совета России.

Исаков нашел еще целую «кучу» прегрешений Ельцина, потребовал созвать съезд депутатов и отрешить Ельцина от поста председателя. Была названа и дата проведения съезда - 4 марта, то есть через четыре дня. Выступило более 20 человек, в том числе и сторонники Ельцина. Но голоса последних почему-то звучали слабо и неуверенно, похоже, они уже примирились с грядущим поражением Ельцина.

Приходилось рассчитывать исключительно на себя. Все время внушал себе - не сорваться! Хранить спокойствие, сохранять самообладание, действовать филигранно четко, немного с иронией, как бы нейтрально-отстраненно; перевести обсуждение в спокойное русло, «убаюкать» парламент рассудительным ведением заседания - в противном случае разгоряченные и возбужденные депутаты могли потребовать смены председательствующего. И любой из заместителей Ельцина - Горячева или Исаев - немедленно поставили бы вопрос о дате съезда и его повестке на голосование. И получили бы нужное решение - это было бы поражением - за 4 дня до съезда мы с Ельциным не сумели бы развернуть работу и проиграли бы окончательно. Единственное оружие - логика, умение убедить, использовать внешний фактор - как мир будет расценивать наши действия: мы, Российский демократический парламент, или группа заговорщиков, которые в отсутствие председателя парламента коварно пытаются отстранить его от конституционного поста?

Настрой большинства депутатов вначале заседания был именно такой - быстро решить вопрос относительно даты проведения съезда и утвердить повестку: «О Ельцине». Моя задача была диаметрально противоположная - затянуть «вопрос», навязать серьезную дискуссию, логикой доводов выдвинуть другой вопрос повестки: «О социально-экономическом и политическом положении в Российской Федерации» и отодвинуть созыв съезда на месяц.

В ходе 6-часовой дискуссии мне удалось переломить ситуацию - убедить депутатов принять то постановление, которое перечеркнуло намерение «шестерки». Была и такая деталь: в соседней комнате президиума Верховного Совета непрерывно звонил телефон, помощник брал трубку - это названивал Ельцин, с тревогой спрашивал: «Что происходит?» - и требовал, чтобы я подошел к телефону. Я этого не мог позволить себе - в этом случае другой председательствующий мгновенно провел бы невыгодное для Ельцина решение. И только в перерыве я смог переговорить с Ельциным по телефону - он, конечно, был расстроен, кажется, не верил в благополучный для себя исход. Я, как мог, успокоил его, сказал, что добьюсь принятия вполне нормального варианта решения. Успокоил как мог. Даже по телефону чувствовал, как он напуган и деморализован.

Конечно, полной внутренней уверенности в победе в такой сложной обстановке у меня не было - слишком тщательно был подготовлен заговор, а большинство депутатов, обозленных Ельциным, были полны решимости его сместить. При этом они имели огромную поддержку Кремля - это укрепляло их в моральном - психологическом отношении, придавало внутреннюю силу и энергию. Я же видел свою силу исключительно в себе - от моею поведения зависела судьба Ельцина. Но, как мне представляется, сила политика, государственного деятеля заключается в том, что, когда он уверен в правоте своей позиции, он должен ее отстаивать до конца, с величайшим напряжением, мощно и уверенно, умно и логично. Это подчиняет противника, вызывает сомнения, сокрушает его волю. Только так можно и нужно действовать в такой сложной обстановке, притом действовать психологически очень тонко, не допуская ни малейших сбоев, - это приведет к немедленному поражению. Здесь очень многое зависит от силы воображения, мгновенного анализа обстановки, наблюдения за действиями противника, угадывания его шагов и аргументов, использования различного рода внешних факторов, которые остаются вне учета со стороны противника. В общем, это дело - сложное, совершенно тонкое, которое требует и знаний, и опыта, и умения, и интуиции - при этом не только аргументированно вести дискуссию, но и терпеливо, уважительно слушать оппонента, иногда - соглашаться с его доводами, но иначе их интерпретировать…

Дело в том, что мощная армия союзного партийно-госу-дарственного чиновничества имела огромное влияние на многих наших депутатов. К тому же большинство российского общества в целом не поддерживало устремлений прибалтийских лидеров к попыткам выйти из Союза. И позиция Ельцина в этом вопросе не была такой же популярной, как его позиция в области социально-экономической политики. Требование отставки Горбачева также вызвало реакцию самую противоположную - он все еще оставался авторитетным лидером, и его поддержка в обществе, несомненно, была более серьезной, чем позиции Ельцина. Поэтому нашим противникам - как в Кремле и Старой площади (где концентрировалась партбюрократия), так и среди наших депутатов - задача мгновенно созвать внеочередной съезд народных депутатов казалась сравнительно легкой задачей. Поэтому у них и возник, с их точки зрения, вполне логичный план действий: быстро, в течение нескольких дней созвать Внеочередной съезд народных депутатов и решить «вопрос о Ельцине». Они планировали «заслушать» Ельцина, затем с разгромным докладом выступает председатель палаты Владимир Исаков с обвинениями в попытках развалить Союз (в том числе с обвинениями в постоянном пьянстве) и прочих грехах; съезд принимает «нужное решение» - Ельцин отстраняется от руководства в России, соответственно - он не будет баллотироваться на президентских выборах 12 июня; президентство в России отменяется. Таков был «план», одобренный Горбачевым.

Ельцин: «Вы меня спасли! Я этого никогда не забуду, Руслан Имранович!»

Таким образом, с учетом всей сложнейшей обстановки моя задача заключалась в том, чтобы тактически переиграть не только «шестерку», а весь Верховный Совет, который, как я отметил выше, в своем большинстве относился негативно ко многим действиям и выступлениям Ельцина. Среди них на первом месте находились отношения с союзным центром. Все хорошо понимали, что при всех неверных подходах Кремля к союзным республикам - сохраняющихся централизаторских подходах и прочих ошибках - союзный центр теряет управление над страной, слабеет. В такой обстановке следовало помочь ему, предложить сотрудничество, а не терзать, не набрасываться с оголтелой критикой, тем более когда собственный набор ельцинских рецептов «лечения» крайне скудный. За период после избрания Ельцина Председателем Верховного Совета он не смог стать действительным моральным авторитетом для большинства депутатов, умным и способным человеком, имеющим свои мировоззренческие принципы. Многие уже были в нем разочарованы.

Поэтому передо мной стояла сложнейшая задача - полностью изменить настрой большинства депутатов. И это удалось осуществить - если с самого начала заседания многие депутаты просто кричали «Долой Ельцина!», то в конце шестичасовых дебатов тот же парламент и те же самые депутаты приняли спокойный и взвешенный документ, который даже намеком не исходил из первоначальной цели созываемого внеочередного съезда народных депутатов - стремления отправить в отставку Ельцина. При этом, казалось, все были довольны.

На самом деле это, конечно, было не так - Горбачев и руководство ЦК КПСС, Политбюро - все были в ярости: их «план» отстранения Ельцина провалился - «всех переиграл один Хасбулатов», как писала печать, с «блеском и фантастической изобретательностью». Верховный Совет согласился с моими доводами - созвать внеочередной съезд не через 4 дня, как того требовали заговорщики, а через месяц. Это давало нам с Ельциным абсолютные возможности подготовиться, к тому же это означало созыв съезда после референдума 16 марта, когда вся политическая обстановке в стране подвергнется изменениям, и, несомненно, в нашу пользу. Мне также удалось провести свою формулировку повестки дня будущего съезда - «О социально-экономической и политической обстановке в Российской Федерации» (вместо предлагаемой «шестеркой» повестки с вопросом «О Председателе Верховного Совета РСФСР Б.Н. Ельцине»). С этим докладом должен был выступить Ельцин.

В 16.00 мы благополучно завершили обсуждение этого вопроса принятием постановления парламента с созывом Внеочередного съезда народных депутатов в начале апреля, с указанной выше повесткой. Так завершилась эта борьба, на кону которой находилась политическая судьба Ельцина. Тогда я уже, в спокойной обстановке, созвонился с Ельциным, сообщил ему о результатах. Он в этот период (с 10 утра до 16 дня) непрерывно созванивался с помощниками, и те ему докладывали обстановку на нашем заседании, так что он был хорошо информирован о ходе борьбы за его политическую жизнь. Он благодарил и благодарил меня, - это, кстати, было не в его характере - он не умел благодарить никого. Сказал необычное: «Руслан Имранович, вы спасли меня. Я этого никогда не забуду!» А за что меня благодарить? - я всего лишь выполнил свой нравственный долг и долг его, Ельцина, первого заместителя, да и долг просто высокого должностного лица в Российской Федерации. А как иначе?

Внеочередной съезд народных депутатов вносит в Конституцию России положения, предусматривающие Институт президентства в России

…Съезд открыл свою работу в конце марта, уже после всесоюзного референдума 6 марта о единстве СССР. Ельцин выступил с предусмотренным докладом «О социально-экономической и политической обстановке в Российской Федерации». В нем был анализ ошибок и просчетов Верховного Совета, его президиума и российского правительства. С другой стороны, Председатель Верховного Совета показал степень нашего реального влияния на российские дела и высветил то огромное «белое пятно», которое лежит вне нашего воздействия, хотя и называется Россией. И в сфере экономики, и в сфере политики мы ощущаем откровенное вмешательство и блокирование наших решений. Не случайно я в одной своей статье написал о Ельцине: «Председатель - с петлей на шее и связанными руками».

Обстановка на съезде была вполне благоприятной для нас с Ельциным. Мы внесли в Конституцию статьи о президенте России, что открывало правовой путь для Ельцина стать первым российским президентом. Таким образом, попытку отстранить Ельцина заговорщическим путем мы превратили в свой триумф.

Уже спустя много лет, как-то при случайной встрече, Горбачев с иронией напомнил мне об этом событии: дескать, ты, Руслан, спас Ельцина от моего гнева, а он тебя «отблагодарил», бросив в тюрьму, а затем изгнал из политической жизни страны… А тогда, в 1991 г., я в первый раз спас Ельцина от позорного изгнания из большой политики.

Армия блокирует работу российских парламентариев. Мои переговоры с Горбачевым

О том, насколько решительно Горбачев был настроен сместить Ельцина с его поста руководителя России, хорошо иллюстрирует следующий эпизод. Он непосредственно показывает степень психологического давления на законно избранную народом России власть со стороны союзного центра. Вот что произошло тогда. В день начала работы Третьего съезда народных депутатов в Кремле в центр Москвы были введены вооруженные силы армии. Это фактически означало, что высшая власть России находится в окружении войск, причем значительных, численностью свыше 50 тыс. солдат и офицеров с бронетехникой. Депутаты сильно обеспокоены, спрашивают, с какой целью введены эти войска? Можно только догадаться, что с целью напугать, «надавить» на съезд, который и так был созван для того, чтобы свергнуть Ельцина. Этим самым был дан четкий сигнал тем, кто поставил вопрос о смещении Ельцина: «Держитесь! - я к вам пришел на помощь с армией, надо действовать смелее» - смещайте Ельцина. В этом и была суть введения крупного массива воинских подразделений в центр Москвы в эти дни, - Горбачев не хотел упускать возможности отстранения Ельцина от руководства Россией.

В такой обстановке чрезмерное силовое давление Кремля вызвало обратную реакцию у большинства депутатов: их возмутили действия союзных властей. И я полагаю, что большинство депутатов съезда продемонстрировали достаточно мужества в тех нелегких условиях. Интересно, кстати, и то, что двумя-тремя днями раньше управление московской милиции было выведено из подчинения Моссовета и переведено в одностороннее подчинение Министерства внутренних дел СССР. Таким образом, и Вооруженные силы, и московская милиция были противопоставлены властям России. В такой ситуации даже те из парламентариев, кто колебался в своем отношении к Ельцину, заняли позицию его поддержки.

Столкнувшись с Армией, окружившей Кремль в период, когда там только начиналась работа съезда российских депутатов, этот высокий форум прервал свою работу, выдвинув требование к президенту страны немедленно убрать войска из Москвы. Председатель Верховного Совета Ельцин, с согласия съезда, поручил мне, своему первому заместителю, встретиться с Михаилом Сергеевичем, выяснить этот вопрос и потребовать вывести войска из Москвы. С этим поручением я направился к Президенту СССР, в его кремлевские апартаменты. Он принял меня немедленно. Разговор у нас был довольно долгий, тяжелый. Я, как мог, убеждал президента, что Москва - не только столица СССР, но и столица России, - никто не вправе оказывать такое давление на российскую власть; в его же, Горбачева, интересах немедленно отдать приказ войскам покинуть Москву.

«С какой целью вы окружили съезд войсками?» - спрашивал я.

Горбачев ответил: «Для того чтобы защитить съезд депутатов России». И напомнил мне, что поводом для ввода войск послужило обращение 29 депутатов, которые подверглись на Втором съезде критике москвичей из-за их голосования, направленного против нашей программы экономической реформы. Эти депутаты решили почему-то обратиться к Президенту СССР с просьбой «обеспечить их безопасность».

Это - пояснение Горбачева, которое он выдвинул относительно мотивов введения вооруженных сил в Москву в эти дни. Абсурд, конечно, но повод, таким образом, был найден, чтобы оказать на нас силовое давление. Я же считал, что это - начало поражения реакционных сил, наметившегося уже с первого дня работы съезда - с введения войск для «охраны» 29 депутатов-штрейкбрехеров. Но надо было каким-то образом завершить этот нелепый конфликт - о том, что Горбачев прикажет армии «активно действовать» против нас, я, конечно, не верил.

Горбачев сразу же набросился на меня с обвинениями - дескать, «вы с Ельциным не даете мне завершить демократический процесс». Я возразил, сказав, что смешно говорить об этом, прибегая к помощи танковых войск и осаде парламента. Поэтому нам следует перейти к решению этого главного вопроса - выводу войск из Москвы, в противном случае съезд не будет продолжать свою работу.

Горбачев заявил, что до конца работы Российского парламента он войска не выведет. «Примите правильные решения, и проблем с Армией не будет» - так он сформулировал свою мысль. Очевидно, «правильные решения» подразумевали смещение Ельцина.

Я тоже разозлился, стал тверже и жестче. Ответил Горбачеву, что в условиях вооруженной осады работать Российский съезд не будет до тех пор, пока он не отдаст приказ о выводе Армии из Москвы и прекращении осады съезда.

Горбачев. Это не осада, а помощь, направленная на обеспечение безопасности ваших депутатов.

Я. Михаил Сергеевич, уполномочен съездом заявить вам, что съезд не нуждается в такой «помощи», и я требую от имени съезда убрать войска из Москвы.

Вы требуете? - взвился в негодовании Горбачев.

Да, Михаил Сергеевич, - я требую от вас выполнить решение высшего органа власти Российской Федерации и убрать войска. Вынужден разговаривать с вами именно таким образом, поскольку вы отказались, прибегли к силе. Вам остается два пути - или применить ее, эту силу, или отказаться от ее применения. Вы выводите войска? Даете нам, съезду народных депутатов, возможность работать или нет? Мне нужен Ваш конкретный ответ, который должен сообщить съезду. Что мне сказать?

Горбачев. Съезд будет работать - без тебя, Руслан, и «твоего» Ельцина.

Я. Без меня и без Ельцина съезд народных депутатов России работать не будет. Очень плохо, что вы, Михаил Сергеевич, этого не знаете.

Увидим! - бросил Горбачев.

Я заметил ему, что парламент России сильно отличается от съезда депутатов СССР. Нет силы, кроме власти народа России, или божественной силы, которая может заставить работать наш парламент без Ельцина и Хасбулатова. И он, Горбачев, здорово заблуждается на этот счет. «Если президент СССР не желает дальнейшего обострения ситуации в стране, будет лучше отступить - вывести войска, затть достойную позицию. Другого пути у него нет. К тому же мы, российские руководители, ему понадобимся гораздо раньше, чем он думает». Горбачев рассмеялся: «Ну и самоуверенный ты, Руслан. Откуда это у тебя: Ельцин-то совсем другой!»

Горбачев, кажется, стал смягчаться, он - человек отходчивый, не злой, но очень упрямый, не хотел явно сдавать позицию. В конце разговора заявил, что «пока войска должны оставаться на занятых позициях, пусть ваш съезд работает», а он, Горбачев, «подумает». Он так и сказал: «Я подумаю. Но ты меня не убедил».

Я вернулся на сессию съезда, прошел в президиум, к председательствовавшему Ельцину, сообщил ему об отказе Горбачева вывести войска. Ельцин тут же предложил мне сообщить об этом съезду. Я взошел па трибуну и кратко пересказал содержание моей беседы с Горбачевым. Негодование было всеобщим - это была сильнейшая предпосылка к тому, что исчезли всякие разговоры относительно «отставки Ельцина» - ради чего и был инспирирован созыв внеочередного съезда.

Этот драматический эпизод, как в капле воды, отражает многие непродуманные, иногда - легковесные решения, принимающиеся на самых верхних этажах Союзной власти.

Убедившись в непреклонной позиции российского съезда и в том, что никакого раскола в нем нет и не предвидится, а всякие уверения «Союза коммунистов» (что они в состоянии отстранить Ельцина) беспочвенны, Горбачев - уже по своей инициативе - пригласил меня (через своего помощника) к себе в кабинет. Когда я вошел к нему, он, уже не с таким жестким лицом, как при первой встрече, сказал:

Я тебе, Руслан, говорил, что «подумаю. А ты на съезде сообщил, что «Горбачев непреклонен в своем упрямстве». Почему ты это сказал? Я не упрямый. Я подумал над нашим разговором, оценил ситуацию, отдал приказ вывести из Москвы войска. Считаю, что съезд ваш примет достойные решения. Желаю успехов!

Я был обрадован этим его решением, поблагодарил его искренне и сказал ему, что от имени Российского съезда народных депутатов приглашаю его на наш съезд - хорошо было бы, если бы он выступил перед нашими депутатами. Заверил, что никто не будет его упрекать в чем-либо, поскольку все желали, надеялись на мирный исход конфликта и его, Горбачева, решения будут для всех всеобщей радостью.

Горбачев принял это мое приглашение вывести Армию из Москвы. Но не пришел. Вернувшись, я обо всем этом рассказал Ельцину, с тревогой ожидавшему моего возвращения в комнате президиума Верховного Совета. Мы объявили о начале работы съезда - депутаты уже знали о результатах моего вторичного визита к Горбачеву, поэтому были веселы - напряжение спало. Ельцин с удовольствием сообщил об этом депутатам, что сопровождалось известными «бурными аплодисментами».

Так закончилась эта неожиданная драма. Хотел бы подчеркнуть: я с уважением относился к Горбачеву в бытность его президентом страны, хотя порою критиковал его политические и экономические решения публично. На заседаниях Верховного Совета и съезда я не позволяю депутатам задевать достоинство Горбачева, как и Ельцина. Кстати, позже Горбачев вдруг ни с того ни с сего стал меня упрекать: «Почему вы мне письменного приглашения не прислали? Я бы пришел, вы меня не пригласили. Я говорю: «Как же так? Помимо моего приглашения, мы с Ельциным направили к вам целую делегацию с просьбой прийти к нам выступить: вы обещали и не пришли. Я сам звонил вашим помощникам, передавал, что мы ждем вас, идет примирение, желательно, чтобы здесь был президент страны, вы этого не помните?» А Горбачев в ответ: «Нет, никакого официального приглашения от вас я не получил. Ну, что сказать…

Что разводило Ельцина и Горбачева?

Может быть, Горбачев не захотел этого примирения фактически на проигранных позициях - видимо, он хотел зарезервировать за собой право на маневрирование. Помнится, после автомобильной аварии в сентябре 1990 г., когда Ельцин находился в Кисловодске на лечении, я вынужден был сделать очень резкое заявление на заседании Верховного Совета, в котором прямо сказал, что президент Горбачев выступает с недопустимо оскорбительных позиций в адрес Председателя Верховного Совета России Ельцина, чего он (Горбачев) не позволяет в отношениях ни с одним из других руководителей союзных республик. Эта моя позиция, в том числе основанная на четко выраженной личной преданности Ельцину, казалась Горбачеву (да и Ельцину) чем-то непонятным. Оба они были воспитаны в духе всесильной партийной бюрократии: любое должностное лицо, находящееся на более низкой ступени иерархии этой «системы», не может иметь мнение, расходящееся с мнением высшего должностного лица. У Горбачева это проявлялось в несколько закамуфлированной, замкнутой форме, у Ельцина - прямо и непосредственно, в том числе в жесткости в непринятии вообще такого человека, осмеливающегося допустить какое-то сомнение в принятом им решением или мнением. Это мгновенно вызывало у него просто враждебное отношение.

Мне лично очень хотелось, чтобы Горбачев пришел к нам, российским депутатам, выступил перед нами, рассказал свое видение ситуации в стране. А она - тревожная, и общество действительно нуждается в единении сил, прежде всего для решения экономических проблем. Мы с Ельциным на том же съезде народных депутатов убедили даже наших самых радикальных демократов в том, что обществу необходим Союзный договор. Это была наша поддержка Горбачева, но он высокомерно с позиций самонадеянности отверг ее. В свою очередь, Ельцин органически ненавидел Горбачева, психологически чувствовал себя не комфортно в личном общении с ним и сводил свои встречи с Горбачевым к минимуму, поручая мне решение вопросов взаимодействии России с высшим союзным руководством. На всех тогдашних совещаниях высших руководителей СССР и союзных республик в Кремле.

Итоги антиельцинской политики союзных властей

Итогом всей этой жесткой антиельцинской кампании союзных властей явилось то, что мы мастерски использовали всесоюзный референдум о единстве СССР 6 марта - вынесли на всенародное обсуждение «свой», российский вопрос о введении поста президента в России. Получив одобрение подавляющей части избирателей России, парламенту надлежало добиться положительного решения III съезда народных депутатов на соответствующие изменения в Конституции. Мы в рекордно короткие сроки разработали и приняли на сессии Верховного Совета три главных закона, которые потребовал принять III съезд. Это следующие: Закон о Президенте России, Закон о Конституционном суде и Закон о Чрезвычайном положении. Блок из этих трех законов мыслился как заслон на пути возможных поползновений будущего президента узурпировать власть в стране, то есть, грубо говоря, от возможности его превращения в диктатора. (Эти ожидания, как показали события осени 1993 г., не оправдались.)

И 12 июня 1991 г. был избран первый Президент России - им, разумеется, стал Борис Николаевич Ельцин. Меня позже, на съезде депутатов, избрали Председателем Верховного Совета вместо Ельцина. Таким образом, законодатель качественно изменил всю российскую политическую систему - она стала реально демократической, построенной на принципе разделения властей и резком расширении реальных прав и свобод граждан.

Но меня не покидали сомнения - может ли одна Российская Федерация, без всех других союзных республик, без союзного центра, обеспечить проведение намеченных реформ по достижению благосостояния народа? Ведь все наши, без сомнения, крупнейшие изменения, осуществленные в тяжелейших политических и иных условиях, при мощном давлении Центра, направлены прежде всего на решение этой задачи - улучшение положения народов России. Мои прогнозы относительно эволюции общесоюзной ситуации, при неэффективном союзном правительстве, слабеющем Горбачеве, были довольно пессимистичными. Общественная ситуация была в стране весьма нестабильной - в такой ситуации сценариев развития политических событий бывает множество, поскольку множество и факторов неопределенности.

Возьмем тот же основной политический вопрос - о новом Союзном договоре, который чрезмерно «затянулся». И это «затягивание» наносило мощные удары по единству СССР, несмотря на результаты референдума, причем в нем не участвовало шесть республик! Это - путь к дезинтеграции СССР, как этот факт можно игнорировать, а Горбачев - беспечен. Отсюда возникли два главных вопроса: первый - сколько союзных республик подпишут новый договор? Второй - каково реальное содержание этого нового Союзного договора? Например, нас, руководителей России, беспокоят попытки Горбачева, под давлением националов, «уравнять» в правах наши автономии с союзными республиками. Это - прямой путь к развалу Российской Федерации. Куда правильней было бы избрать пусть изменений Конституции СССР - через съезд народных депутатов. Примерно так, как это делали мы, российские парламентарии, с нашей Конституцией. Почему не работает Конституционная комиссия СССР? Вопросы, сомнения, терзания, размышления…

Но эти суждения к лету 1991 г. были уже не актуальны - Горбачев упрямо тянет нас в неизвестное. Поэтому, на мой взгляд, все дальнейшее развитие страны непосредственно связано с этим будущим - договором. Здесь должны быть найдены разумные компромиссы - союзного центра и союзных республик. Где этот компромисс? Он достаточно прост при всей кажущейся сложности: республики должны иметь такие широкие полномочия, но в тех пределах, за которыми начинается процесс разрушения единого союзного государства. Понимание этого весьма хрупкого равновесия крайне необходимо разработчикам договора. Этого понимания, как мне представляется, не хватает ни самому Горбачеву, ни руководителям делегаций, заседающих в Ново-Огарево. Я был серьезно встревожен относительно этого Новоогаревского процесса. Далее, второй момент, который, несомненно, играет определяющую роль в возможном развитии общей политической ситуации, - это состояние экономики страны. Правительство Павлова оказалось намного слабее правительства Рыжкова. Я часто вспоминаю слова Николая Ивановича Рыжкова:

«Руслану я ухожу., но ты еще неоднократно вспомнишь о моем правительстве - оно не такое слабое, как тебе представляется…» Это он сказал мне за несколько дней до своей отставки, когда мы вышли после заседания у Горбачева в Кремле, прогуливались, что-то обсуждая…

Союзное правительство показывало свое бессилие в условиях быстрого спада производства и ухудшения положения населения. Растет забастовочное движение. Это все тревожно. Поэтому разные аналитики-политологи делали самые мрачные прогнозы (особенно после заявления Эдуарда Шеварднадзе, когда он уходил с поста министра иностранных дел) о неминуемом приходе к власти диктатуры, необходимости стать Горбачеву «просвещенным диктатором» и пр. Я, откровенно говоря, не верил тогда в такой разворот событий в стране, но…

Похоже, что в глубине души президент (это мое предположение) примирился с потерей большей части союзных республик - Прибалтики, Закавказья, Молдавии. И с тем большей ожесточенностью союзный центр осуществлял давление на российские власти. В других республиках это не удается - они далеки от Кремля, да они и не имеют такого значения, как Россия, для Кремля. Поэтому была развернута отчаянная борьба Кремля с нами, за право управлять Россией. Не случайно я давно использую термин «двоевластие» в России. Однако после завершения драматического III внеочередного съезда российских депутатов, совпавшего по времени с подъемом забастовочного движения, сложились условия, позволяющие достичь согласия между нами и Кремлем - мы были готовы к этому. Но готов ли Горбачев? - Трудно сказать. У него была тогда труднейшая ситуация. Надо иметь в виду и то обстоятельство, что на президента СССР оказывали сильное давление не только «справа» (реакционная партийная бюрократия), но и «слева» - со стороны межрегиональной депутатской группы (МДГ); эти две политические силы сформировали неформальный антигорбачевский альянс. «Ультрадемократы» ведут борьбу против Горбачева. Я исходил из той серии, что российское руководство в такой обстановке должно поддержать Горбачева. «Демократы» и использовали против Горбачева негодный прием - объяснения в «сговоре» с реакционными силами в руководстве КПСС. Это неправда. Никто не сделал больше для отстранения КПСС от реальной власти, чем Горбачев. (В 1993 г. аналогичные «отношения» они будут использовать, уже пробив нас - российских законодателей, вводя в заблуждение мировое общественное мнение.)

База для согласия есть: например, можно было бы сравнительно легко договориться по тому же Союзному договору, совершенно четко определить те функции, которые в соответствии с Декларацией о государственном суверенитете РСФСР мы передаем в ведение Союзного президента, его правительства, и в то же время за нами, Россией, остается прерогатива осуществления экономической стратегии в России. Это был бы разумный, современный подход. Но, откровенно говоря, я не был уверен в том, что и у президента Горбачева, и у его советников хватит мудрости избрать такой бесконфликтный и наиболее «мягкий» путь взаимоотношений между СССР и союзными республиками…

Идея, которую изложил Ельцин на съезде, то есть идея широкого коалиционного правительства на базе союзных республик и политических течений, политических партий, их платформ и блоков, - это исключительно плодотворная идея. На этой основе можно было бы сформировать ответственное союзное правительство, пользующееся доверием общества, - в противном случае трудно осуществлять позитивное преобразование огромного государства, находящегося на перепутье. Эта идея пользовалась большой популярностью в политических кругах союзных республик - я это хорошо знал из практики своих частных контактов с парламентариями и правительствами этих республик. Горбачев упустил эту возможность для консолидации сил СССР.

Примечание. В 1993 г., когда у Ельцина была реальная возможность осуществить эту идею в рамках «круглого стола» - создать коалиционное правительство и добиться всеобщего согласия в российском обществе, он категорически отказался от нее. Поэтому я думаю, что указанное предложение Ельцина на III съезде было сказано им в чисто пропагандистских целях. Видимо, Горбачев знал Ельцина гораздо лучше, чем мы, народные депутаты, и никак не реагировал на эту инициативу.

Де Монтень

…Вследствие необузданности длящихся уже долгие годы гражданских войн мы мало-помалу скатились в наших краях к такой извращенной форме государственной власти, Quippe ubifas versum atque nefas (где понятия о дозволенности и запретном извращены. - Вергилий. Георгики, 1,505) - что, поистине, просто чудо, что она смогла удержаться. - Armati terram exercent, semperque recentes Convectare iuvat praedas et vivere rapto (Они обрабатывают земли вооруженные, и все время жаждут новой добычи и жаждут жить на ограбленном. - Энеида, VII, 748).

…Короче говоря, я вижу на нашем примере, что человеческие сообщества складываются и держатся, чего бы это ни стоило. Куда бы людей ни загнать, они, теснясь и толкаясь, в конце концов как-то устраиваются и размещаются, подобно тому, как разрозненные предметы, сунутые кое-как, без всякого порядка, в карман, сами собой находят способ соединиться и уложиться друг возле друга, и притом иногда лучше, чем если бы их уложили туда даже наиболее искусные руки. Царь Филипп собрал однажды толпу самых дурных и неисправимых людей, каких только смог разыскать, и поселил их в построенном для них городе, которому присвоил соответствующее название. Полагаю, что и они из самих своих пороков создали политическое объединение, а также целесообразно устроенное и справедливое общество.

Предо мной не какое-нибудь единичное злодеяние, не три и не сотня, предо мной повсеместно распространенные, находящие всеобщее одобрение нравы, настолько чудовищные по своей бесчеловечности и в особенности бесчестности, - а для меня это наихудший из всех пороков, - что я не могу думать о них без содрогания, и все же я любуюсь ими, пожалуй, не меньше, чем ненавижу их. Эти из ряда вон выходящие злодеяния в такой же мере отмечены печатью душевной мощи к непреклонности, как и печатью развращенности и заблуждений. Нужда обтесывает людей и сгоняет их вместе.

Это случайно собравшаяся орда сплачивается в дальнейшем законами, ведь были среди подобных орд и такие свирепые, что никакое человеческое воображение не в силах измыслить что-либо похожее, и, тем не менее, иным удавалось обеспечить себе здоровое и длительное существование, так что потягаться с ними было бы впору разве что государствам, которые были бы созданы гением Платона и Аристотеля.

Горбачев и Ельцин История развивается по ей одной и Богу ведомым законам. Мог ли Горбачев подумать, что вскоре после своей «коронации» на пост генерального секретаря коммунистической партии он сам, без чьей-либо подсказки, сделает шаг, последствия которого будут

Глава 1 ГОРБАЧЕВ - РЕФОРМАТОР СССР Геополитическая ситуация в мире в конце 70-х - начале 80-х гг.В 70-е - начале 80-х гг. XX века СССР находился на высшем пике своего экономического, политического и военного могущества. Советский Союз занимал вторые, после Соединенных Штатов,

Глава десятая ВЕЛИКОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ С КАНАДЦАМИ. СУПЕРСЕРИЯ 1972 ГОДА Эту восьмиматчевую серию западные журналисты еще тогда окрестили «матчами века». И, как показало время, были правы. Именно с Суперсерии 1972 года началась новая эра мирового хоккея.После Суперсерии-1972

Глава 8. Михаил Ельцин О Михаиле Сергеевиче я узнал от Петра Мамкина. После его рассказов у меня возникло желание встретиться с Ельциным. В один из приездов в Москву я разыскал Михаила Сергеевича. Встреча с ним оказала на меня очень сильное впечатление. Я привожу далее

Глава 12 Противостояние на Угре и Воре «…за это жизнью расплачиваются люди, которые, умирая, не могут сказать вам спасибо»43-я армия меняет направление и уходит с Варшавского шоссе. – Наша засекреченная история. – Хроника событий. – Первая атака на Вязьму. – Мощные

Глава тринадцатая Михаил Горбачев Я читал и слышал много различных сказок о том, как Михаил Сергеевич Горбачев избирался на пост генсека. Пишут о разногласиях, называют имена претендентов, которые якобы фигурировали на Политбюро, например Виктора Гришина, Григория

Глава 16. Лики перемен: Горбачев Читатель, одолевший главу «Вожди», понимает, почему столько надежд общество связывало с М. С. Горбачевым, в чем причины буквально всенародного одобрения решений мартовского (1985 года) Пленума ЦК КПСС, избравшего самого молодого члена

Глава 17. Лики перемен: Ельцин Борис Ельцин никогда не был демократом, либералом, антикоммунистом. Как не был и консерватором, монархистом и коммунистом. Он всегда состоял в особой партии, численность которой исчерпывалась одним человеком, - в партии под названием

Глава 2 Борис Ельцин и трудные времена Некоторые комментаторы изображают историю становления мистера Путина премьер-министром и президентом как трагический сбой в траектории движения постсоветской России 90-х к демократии и свободному рынку. Сам Владимир Путин видит

На ХХVII съезде КПСС в конце февраля-начале марта 1986 г. Горбачёв и Ельцинсовместно работали над «обновлением социализма к ХХI веку», над «наращиванием» борьбы против «бюрократического консерватизма», «привилегий», «коммунистического чванства». Ссылаясь на Ленина, оба верили в возможность реформирования бюрократической доктрины государственного социализма, но разница во мнениях так или иначе проявлялась, отражая сложные взаимоотношения, выросшие из личных и политических баталий.

Серьезные трения между ними стали объектом национального и международного внимания после письма Ельцина к Горбачеву от 12 сентября 1987 г., где он сообщал об отставке с поста секретаря московского горкома. Было очевидно, что имеются значительные разногласия, хотя даже сами действующие лица едва ли осознавали их истинные причины. С целью ускорить перестройку Ельцин бросил перчатку, требуя практической и идеологической борьбы против бюрократии, в том числе за счёт смены кадрового состава Политбюро, а особенно отстранения Егора Лигачёва.

В том году Ельцин уже бил Горбачёва в самое уязвимое место, усиленно атакуя бюрократические привилегии и делая тем самым более умеренного генсека защитником старой номенклатуры. На пленуме ЦК в феврале 1988 г. Ельцин заговорил о собственном определении социализма, укрывшись за риторическим вопросом: «Куда мы идём?». Он заверил аудиторию, что говорит не об отказе от социализма, а, наоборот, о его переопределении, о защите его достижений и расширении рабочей демократии. На самом деле здесь он шёл по следам Горбачёва, который в речи во Дворце съездов 2 ноября 1987 г. назвал целью перестройки не что иное, как возвращение к теории и практике ленинской концепции социализма.

В феврале-марте 1989 г. Ельцин уже объединял «исторический шанс создать многопартийную систему» с концепцией социализма, где общество не будет «расслоено по уровням благосостояния». В одной из предвыборных речей он заметил, что «необходимо ужесточить борьбу за социальную и нравственную справедливость». На первом съезде народных депутатов 30 мая 1989 г. Горбачёв снова подписался под призывом переопределения социализма, указав, правда, границы понимания последнего. Горбачёв отсылал к «живому соревнованию всех форм собственности», напоминая в то же время: «вся власть советам». И ничего не было сказано им о примирении советской демократии с существованием независимых экономических единиц, использующих альтернативные формы собственности. А Ельцин в то время уже пел на иной манер. Обостряя борьбу за власть, он в течение 1989 г. постепенно отошел от идеи самоуправляющегося, антибюрократического социализма в пользу рыночной экономики как таковой. Горбачёв продолжал клеймить Ельцина за «левачество», не замечая радикальной смены его позиции. Генсек не хотел уступить Ельцину роль «радикального реформатора», обеспечившую ему самому высокий престиж на Западе (пусть и не в своей стране).

Горбачёв бился на два фронта - против консерваторов и против «горластого левака» Ельцина. Ему приходилось все больше уходить в защиту, поскольку после 1989 г. с разных сторон на него нападали все сильнее и сильнее. В интервью «Гардиан» 15 марта 1990 г. Горбачёв все ещё настаивал, что он коммунист, хоть и передал часть партийной власти Съезду народных депутатов, который в знак признательности избрал его президентом СССР, в чём он увидел возможность оживления демократии. Первое признание Горбачёвым серьёзности кризиса прозвучало в мае 1990 г., когда он обвинил ельцинскую фракцию в «угрозе социализму». Но главным противником «социалистических реформ» был всё равно назван «консерватизм». Очевидно, Горбачёв оценивал расстановку сил вовсе не исходя из политических разногласий, составляющих основу конфликта, поскольку он даже не понял, насколько «левый» Ельцин ушел вправо навстречу рыночной экономике. В борьбе за власть он предпочёл пренебречь сутью разногласий. И выглядел неспособным разобраться в ситуации даже тогда, когда, будучи президентом СССР, противостоял Ельцину в вопросе о независимости России. То ли не осмыслив теоретически, то ли руководствуясь тактическими соображениями, он так и не провел различия между «модернизацией» и «социализмом» как разными путями развития. А ведь теория модернизации отражает ценностикапиталистического центра , тогда как согласно изначальной посылке перестройки, которую Горбачёв лично отстаивал, «основа социализма» и «общественное самоуправление» - синонимы.

В конце концов, несмотря на формальную победу Горбачёва на референдуме 17 марта 1991 г. о сохранении Советского Союза, распад государства лишь ускорился: местные элиты боролись за существование, и напряжённость между центром и регионами возросла. Государственное разложение было катализировано горбачёвской потребностью в союзниках на всесоюзном и местном уровнях - они вовлекли его в нужные только им политические маневры. Федеральная власть стала просто разменной монетой; генсек, он же президент, не имел поддержки ни центральной элиты, ни региональной, а потому и недовольство им росло на обоих уровнях.

Как принципиальный противник Горбачёва, Ельцин умышленно ускорял процесс дезинтеграции СССР, используя возможности президента России. Горбачёв оказался лишен весомых аргументов, так как он рассматривал вопрос государственной структуры только в политико-правовом поле, отделяя ее от структуры общества. Это играло на руку Ельцину, который в 1990 г. ничтоже сумняшеся заключил союз с региональными элитами. Десятилетиями за формальным федеративным устройством скрывалась фикция суверенитета союзных республик. Все прекрасно понимали, что необходимость накопления капитала в центре из-за роли последнего в распределении благ обусловила централизованную государственную структуру. И перестройка не могла обойти стороной принцип, лежащий в основе государственного строительства. Для защиты интересов республик и прочих регионов этническая идентичность была провозглашена высшей ценностью, а местные элиты - её естественными выразителями. Центральная власть Российской Федерации тоже провозгласила курс на националистическую защиту «русских ценностей».

12 июня 1990 г. в «Декларации о государственном суверенитете РСФСР» было объявлено о приоритете местных республиканских законов над законами федерации. Так началась трансформация централизованного государства, и это ознаменовало не его «модернизацию», но уничтожение. Российская «декларация независимости» громко возвестила распад Советского Союза и еще раз подтвердила, что его разделение по линии национальных государств облегчит интеграцию в глобальную экономику. Изоляция же Горбачёва в партии всё росла. Хотя в секретном документе 27 августа 1990 г., написанном во время размежевания платформ внутри КПСС, заместитель генерального секретаря Владимир Ивашко предупреждал своего шефа о партийном расколе. Горбачёв всегда пытался занять центральную позицию как в партии, так и в стране, но никакого «центра» больше не было. Он дистанцировался от «ностальгических» коммунистов, будучи при этом на ножах с «демократами».

На пленуме ЦК в декабре 1989 г. Горбачёв ещё более сузил круг сочувствующих, отметя как «консервативную» исходящую снизу критику структурных проблем государства. Первый секретарь Кемеровского обкома А. Г. Мельников выразил сомнение в правильности направления перестройки и указал на то, что процесс реформ, едва начиная привлекать на свою сторону некоторые слои населения, всякий раз в конце концов оказывался дискредитированным. Он предупреждал об опасном положении партии, которая повернулась спиной к населению в то время, когда внутри неё искусственно разжигаются конфликты между аппаратчиками и рядовыми членами, национальными и центральными партийными организациями, партийными комитетами и партийной прессой, а также между коммунистами и народными депутатами. Он твердил членам Центрального комитета: «Заметьте, за эту критическую обстановку в стране (товары народного потребления исчезли из магазинов, во многих местах остановились все производственные предприятия, обычными стали забастовки, национальные конфликты, продолжался экономический спад и пр. - Т. К.) нас хвалит весь буржуазный мир, все бывшие и настоящие противники, благословляет папа. Над всем этим ЦК пора задуматься…».

Это была единственная речь на пленуме, заставившая Горбачёва занять кафедру и произнести длинный ответ, в котором говорилось об «опасности» точки зрения кемеровского партийного секретаря, усомнившегося в правильности направления перестройки: «Я никогда не соглашусь … с утверждением, что то, что мы делаем, то, что мы осуществляем - подарок буржуазии! И папа доволен, одобряет! Это, я вам скажу вообще, - такой провинциализм в теории и политике, что я решительно отвергаю. Это вообще не отвечает существу дела! Это попытка, понимаете, посеять здесь, в Центральном Комитете, сомнение в нашем главном выборе - идти дорогой перестройки! Это попытка призвать или начинать топтаться на месте, или вообще возвращаться назад!» Горбачёв продолжил обвинять Мельникова и дальше, вплоть до заключительного слова пленума.

Интересно, что за несколько дней до опереточного путча в августе 1991 г. Горбачёв в газетной статье настаивал, что его нельзя считать предателем, так как те, «кто считает недавние события предательством социализма, выражаютнаследие пост-сталинизма, которое ещё далеко не исчерпано». Те, кто мыслит тупиковыми понятиями прошлого, должны понять, что «революция в сознании людей - очень медленный и трудный процесс». Учитывая только это «мышление понятиями прошлого», Горбачёв никогда действительно не задумывался о возможных негативных последствиях собственной политики, несмотря на множество сигналов со всей территории Советского Союза, в огромных количествах публиковавшихся в журнале ЦК. В борьбе за власть он обращал гораздо больше внимания на мнение международных кругов, чем на «чрезмерную восприимчивость» членов Коммунистической партии. Его зацикленность на «ускользающей» власти привела постоянным уступкам в вопросах, где он предпочел бы их не делать, в том числе и в ключевом вопросе о собственности и выживании Советского Союза. Конечно, Горбачёва хвалили не только западные политики и папа: многие западные марксистские интеллектуалы переоценили возможности социалистического прогресса. Даже выдающийся марксистский экономист и троцкистский теоретик Эрнест Мандель выразил значительный оптимизм насчёт обобществления государственной собственности как части процесса демократизации, хотя он изменил свои взгляды в свете дальнейшего развития.