Причины первой мировой войны в отечественной историографии. Анализ причин первой мировой войны и его применение к современным международным отношениям

Первая мировая война и российское общество

1. Тема № 1. Историографические версии происхождения первой мировой войны

По словам историка Джеймса Джола, июльский кризис 1914 г. , приведший к первой мировой войне, оказался в итоге "наиболее полно документированным в современной истории". Тем не менее, исследования, посвященные причинам войны, продолжают интенсивно и почти беспрерывно публиковаться. Непосредственные ее причины и причины более общего характера "изучались десятилетиями, но конца дискуссии до сих пор еще не видно". (См.: Б.Виджецци. Причины первой мировой войны как проблема соотношения "короткого" и "длительного" периодов. // Первая мировая война: пролог ХХ века. М., 1998. С.78.). Целью изучения предлагаемых ниже историографических источников является получение основных представлений о проблематике рассматриваемой темы, о подходах, методах и источниковедческих аспектах современных концепций происхождения первой мировой войны.

1.0.1. Т.М.Исламов. Восточноевропейский фактор в исторической перспективе. // Первая мировая война: пролог ХХ века. М., 1998. С 44-48.

1. Об империализме, эпохе империализма, империалистическом характере войны.

Нет оснований принимать за истину в конечной инстанции теорию империализма в ее ленинской трактовке , но еще меньше у нас оснований отбрасывать ее целиком, с легкостью необыкновенной предавая анафеме само понятие "империализм", "империалистическая экспансия", "империалистическая политика", как злонамеренную выдумку коварных большевиков.

Между тем целый ряд процессов в мировой экономике /концентрация производства и капиталов, образование финансового капитала и др./ и в мировой политике / кризис всей системы международных отношений/, новые колониальные захваты, совершенные Германией, Японией, США, локальные войны /англо-бурская, японо-китайская, русско-японская, триполитанская/, острейшие международные конфликты / Боснийский кризис, Агадир, Цаберн/, нельзя ни понять, ни осмыслить вне общей теории империализма, ибо... они происходили тем не менее на общей почве, имели общий знаменатель.

Характер и природа начавшейся в августе 1914 г. всесветной бойни определялись не защитой "родной земли, священных рубежей отечества ", не заботой о спасении культурных ценностей и цивилизации от варваров - тевтоно-германских либо русско-славянских, а интересами империалистической экспансии в форме захвата, раздела, передела чужой земли либо установления сфер влияний и т.п. Анализ происхождения войны и ее характера не будет полным без органического включения в него главных исторических последствий конфликта, каковыми были: большевизм, фашизм, т.е. тоталитаризм обоих толков плюс японский милитаризм с его особой азиатской спецификой, и вторая мировая война. В сущности, она была в полном смысле слова продолжением первой; отличались они друг от друга скорее количественно - благодаря технологическому прогрессу, - чем качественно... В этом смысле война, начавшаяся в 1914 г., закончилась в 1945 г.

2. В целом теория империализма не может быть отброшена, но настоятельно необходима ее коррекция и дальнейшая разработка. Необходимым представляется расширение и уточнение родовых (видовых) признаков империализма. Особого к себе внимания требуют три из них - индустриализация, экспансионизм , национализм .

Несколько слов о национализме. Нужно помнить, что в августе 1914 г. мир взорвали не только межимпериалистические противоречия. Особо зловещую роль сыграл и нетерпимый, агрессивный, всепоглощающий национализм всех: и тех, кто играл главные роли, и тех, кто мог лишь подпевать. Здесь требуются некоторые дополнительные разъяснения, ибо роль малых стран и наций и их национализм в великой трагедии не оценена до сих пор по достоинству историографией; ее анализ еще не вошел органической составной частью в концепцию происхождения первой мировой войны.

3. О роли малых наций. Справедливо ли считать Сербию такой же жертвой неспровоцированной агрессии, как и Бельгию? Едва ли. У Бельгии не было ни территориальных претензий к Германии, ни стремления оттяпать какой-нибудь жирный кусочек германской территории. О Сербии этого, к сожалению, не скажешь. Достаточно перечислить лишь некоторые области монархии Габсбургов , на которые простирались притязания сербов: Босния-Герцоговина, южные области Венгрии, населенные сербами, но не одними сербами. Получить все это и многое другое (все населенные югославянами земли Венгрии и Австрии) она не могла без большой драки, такой, в которой непременно должна была участвовать и Россия. Этим я хочу сказать, что только благодаря сербским интригам Россия оказалась втянутой в войну, которая отнюдь не диктовалась правильно понятыми национальными интересами Российской империи. И не геополитические интересы России требовали разрушения Австро-Венгрии, а интересы создания "Великой Сербии" того требовали. Среди немногих в России, кто понял и оценил ситуацию, созданную покушением в боснийской столице, был П.Н.Милюков , ученый-историк и политик. В двух статьях, опубликованных в "Речи" 13 и 14 июля 1914 г., он ратовал за локализацию конфликта, "что бы это ни стоило Сербии!".

Во всяком случае не всегда великие были ведущими, а малые ведомыми, зачастую инициатива исходила от последних, они же создавали нередко конфликтные ситуации, усиливая общую напряженность в континентальном и глобальном масштабах.

4. Вопрос о виновниках войны. Похоже на то, что пришел к благополучному концу некогда сотрясавший мировую историографию пресловутый и порядком наскучивший всем вопрос об ответственности за войну, породивший гору литературы на всех европейских языках. К 1960-м годам страсти вроде бы улеглись, и историки наконец-то могли перевести проблему происхождения первой мировой войны в более спокойное русло строго научных конструктивных дискуссий. Барьер "патриотического " подхода первыми и весьма успешно преодолели немцы. Работы Фрица Фишера, его учеников и единомышленников, в частности, Иммануила Гайса, имеют ценность модели современной в лучшем смысле слова историографии, свободной от националистической узости, могут служить образцом для других национальных исторических школ.

5. Наднациональная историческая мысль обращена сегодня на постижение смысла катаклизма 1914-1918 гг. во всемирно-историческом контексте. В нем видят сегодня главное событие, определившее лицо второго тысячелетия. Его ставят в ряд таких явлений, как Великая французская революция, промышленный переворот, великие географические открытия и заокеанская экспансия европейских держав и др. Рассмотрение этой войны с более широкой, "глобальной" перспективы, важно не только как наиболее эффективное противоядие против "патриотизма" в историографии, но и для осмысления происхождения первой мировой войны и ее всемирно-исторических последствий в единстве и целостности. Наши западные коллеги не без основания полагают, что применение к изучению первой мировой войны метода глобальной истории позволит поднять историографию на качественно новый уровень, создать адекватную, свободную от прежних односторонностей общую концепцию истории Великой войны.

1.0.2. В.И.Миллер. Первая мировая война: к анализу современной историографической ситуации. // Первая мировая война: пролог ХХ века. М., 1998. С.60 - 61.

Анализируя современную историографическую ситуацию, можно получить впечатление, будто интерес к истории первой мировой войны вновь возрос. На мой взгляд, такой вывод был бы, по меньшей мере, преждевременным. Скорее всего, мы имеем дело с очередным "поворотом" в общественном сознании, связанным с идеологической атакой на большевизм, ведущийся под разными флагами.

С одной стороны, ясно видно стремление части политиков и публицистов "разделаться" с идеей интернационализма , воодушевлявшей многих борцов против войны, и возродить национализм в его наиболее радикальном, шовинистическом варианте. В этой связи вновь, как и в те далекие годы, противники войны трактуются как изменники, а генералы, офицеры и солдаты русской армии той поры, сражавшиеся и погибавшие на полях сражений, напротив рассматриваются как патриоты. С одной стороны, характерное для последних лет восхваление Романовых и их ближайшего окружения (генералов, министров и др.) привело к публикации исторических трудов и мемуаров, вышедших из-под пера людей этого круга. А для них война была последней героической эпохой императорской России. В результате в научный оборот вновь вошли материалы, которые позволяют нарисовать достаточно живую картину событий той поры. Вместе с тем на страницы трудов историков и публицистов вернулись и утверждения, давно отвергнутые (после тщательного анализа) исторической наукой. Так что уповать на "благоприятную" для исследователей историографическую ситуацию, на мой взгляд, не следует.

Одна из иллюстраций сказанного - вопрос о "виновниках войны". В условиях, когда развертывается идеализация императорской России, вновь предлагается простенькое решение о Германии и Австро-Венгрии как о виновниках войны. Одновременно игнорируется вывод, уже давно ставший достоянием международной историографии, о мировой войне как результате длительного процесса накопления межимпериалистических, межгосударственных и иных противоречий. При этом вопрос о лицах, непосредственно участвовавших в развязывании войны, естественно, не исключается из рассмотрения, но ставится на подобающее ему второе (а может быть, и более отдаленное) место.

Теперь о сюжетах, которые обычно не находят отражения в трудах о войне. На первое место в их ряду я бы поставил духовную атмосферу предвоенных лет и ее изменения в годы войны. Нельзя сказать, что эти аспекты жизни общества того времени совершенно не изучались. Есть много работ, в которых рассматривалась шовинистическая пропаганда, получившая распространение в Германии, во Франции, да и в России накануне и в начале войны. Но существовала в духовной жизни европейских стран и контрсила, противостоявшая этой пропаганде. Я имею в виду не только антивоенные документы II Интернационала, о которых говорили чаще всего. Был и пацифизм различных видов, а главное, не следует забывать, что начало ХХ в. было одним из периодов расцвета духовной культуры и в России, и в Германии, и во Франции.

Вторая проблема, которая также заслуживает изучения, это- война и общественная мораль. Давно известно, что война нередко развращает людей, приучает их убивать, не испытывая при этом нравственных страданий, что за войнами следует нарастающий вал преступности, возникающий после возвращения демобилизованных солдат к родным очагом. А в основе всего этого лежит особая военная мораль, которая не только оправдывает аморальные (с точки зрения общечеловеческих ценностей) действия, но подчас прямо вынуждает делать то, что в иных, мирных условиях человек никогда бы не сделал. О поведении человека на войне (в конкретных условиях 1914-1918 гг.) написано много, но все эти материалы нуждаются в современном прочтении и в соответствующем анализе.

1.0.3. А.М. Пегушев. Происхождение первой мировой войны: к вопросу о роли колониальных противоречий // Первая мировая война: пролог ХХ века. М., 1998. С. 62-65.

Политические, общественные и другие группировки в Европе вынашивали планы территориальной экспансии . Действительно, в результате войны был осуществлен передел колониальных владений побежденных и победители, прежде всего Англия и Франция, расширили свои империи за счет колоний. Но даже тогда власть метрополий на огромных колониальных пространствах зачастую оставалась еще в значительной степени условной. Население ряда обширных районов Африки в конце ХIХ - начале ХХ в. еще в полной мере не ощущало на себе пресс колониального правления, европейская администрация во многих странах колониального мира /за исключением Индии, некоторых стран Северной, Западной и Южной Африки и ряда др. была малочисленной, а колониальные границы, как правило, условными. Не случайно в этот период был распространен термин "сферы влияния", боле точно, нежели понятие "колониальное владение", отражающий характер взаимоотношений между соперничавшими державами.

Реальная жизнь нередко резко расходится с нашими абстрактными представлениями о ней. Известны случаи, когда, казалось бы, непримиримые колониальные соперники действовали сообща в критических ситуациях ил перед лицом общей угрозы. "Классический" пример такого сотрудничества соперников - совместное подавление восстания ихэтуаней в Китае в 1899-1901 гг. в 1899-1901 гг. Менее известный факт - помощь британских колониальных властей в Восточной Африке колониальной администрации бывшей Германкой восточной Африки в подавлении антиколониального вооруженного восстания 1905-1907 гг. /восстание Маджи-Маджи/. Этот перечень можно продолжать.

Вопрос о роли колониального фактора в возникновении первой мировой войны содержит еще один аспект. Усиливающиеся контакты с колониальной периферией в большой мере способствовали складыванию в метрополиях накануне и в особенности во время войны новой социально-психологической ситуации, отличительными чертами которой был рост шовинизма и расизма . Наиболее отчетливо эта тенденция прослеживалась в Германии, где шовинизм и расизм исходили не только "сверху", но и подпитывались "снизу". Именно в этой стране, в силу ряда конкретно-исторических, социально-психологических и других причин нашла свою почву идеология первого крупного теоретика расизма графа Жозефа де Гобино; в конце ХIХ в. развиваемые им идеи о превосходстве "арийской" или "тевтонской " расы "превратились в настоящий религиозный культ", в городах Германии появились общества Гобино". Перед первой мировой войной по приказу Вильгельма II было даже начато составление расовой карты Германии с целью выявления "истинных арийских элементов", однако в силу абсурдности этого замысла (в некоторых районах и областях не было обнаружено ни одного человека "арийского типа") он так и не был осуществлен.

Накануне Великой войны новая социально-психологическая ситуация сложилась и в других странах, в частности в Турции, бывшей союзницей Германии. Здесь рост массового шовинизма, также подпитывающий официальный курс, тесно переплетался с ростом панисламистских настроений . Религиозный шовинизм пронизывал военно-политические планы правящих кругов Турции. Они были более чем масштабны: разгром Англии в районе Суэца и России на Кавказе, объявление джихада всем "неверным" врагам Турции и в перспективе - объединение с Ираном и Афганистаном, захват Западной Индии, выход на Волгу и Урал в районы с исламизированным населением. К чему могли привести эти планы в случае их осуществления, можно судить по трагическим событиям 1915 г. в Восточной Анатолии и Армении.

1.0.4. А.В.Ревякин. Проблема вины и ответственности // Первая мировая война. М., 1998. С.65-70.

По большому счету у ведущих мировых держав не было достаточных оснований стремиться к войне. Для старых колониальных и многонациональных государств - Великобритании, Франции, России и Австро-Венгрии - в ней заключался непомерный риск "великих потрясений ", о чем напоминал опыт франко-прусской и русско-японской войн. От статус-кво особенно не страдали и молодые индустриальные державы, такие, как Германия и США, лидировавшие в мировом экономическом соревновании. Поэтому, выясняя причины первой мировой войны, важно не только указать на те общественные /международные, династические, экономическая, социальные, национальные и пр./ противоречия, попытку разрешить которые и представляла собой война, но и объяснить мотивы того, почему именно военный способ разрешения этих противоречий избрали основные мировые державы.

Ход международных кризисов начала ХХ вв., не исключая и июльского 1914 г., свидетельствует, что, прежде чем "перейти Рубикон" и сделать войну неотвратимой, каждая из конфликтующих сторон располагала временем на раздумья, отвлекающие маневры и, в крайнем случае, на дипломатическое отступление /в расчете на реванш при более благоприятных обстоятельствах/. Ни одна из европейских стран, за исключением Бельгии и Люксембурга, не подверглась внезапной агрессии типа той, которую в начале второй мировой войны Гитлер обрушил на Польшу, Данию, Норвегию и т.д. И если после длительных раздумий правительства основных держав Европы все же предпочли военный способ разрешения своих противоречий, то это, безусловно, говорит о решающей ответственности, по крайней мере, некоторых из них.

Вопрос об ответственности заставляет нас взглянуть на причины первой мировой войны и с правовой точки зрения. Долгое время последняя была у нас не в чести.

Между тем в правовом отношении вопрос об ответственности совсем не прост. К началу ХХ в. сложилась достаточно разветвленная система международного и национального права, регламентировавшая отношения между гражданами и правительствами разных стран. Напомним в этой связи о Гаагских конвенциях 1899 и 1907 гг. о мирном разрешении международного суда и др. Все это в совокупности представляло пусть несовершенную, но при наличии доброй воли достаточно точную основу для поиска путей справедливого /т.е. не нарушающего законных прав ни одной из сторон/ разрешения международных споров. Следовательно, вопрос заключается в том, какая из воюющих сторон и в какой мере нарушила в 1914 г. общепризнанные нормы права.

Уместно сослаться на один любопытный документ, который мы обнаружили в Центре хранения историко-документальных коллекций /ЦХИДК, ранее - Особый архив/. Это - машинописная рукопись объемом свыше 150 листов, помещенная в самодельную обложку, на которой чернилами выведено: "Юридическое досье войны. Конфиденциально. Экземпляр, переданный на хранение в библиотеку Лиги прав человека 28 мая 1917 г. " Она представляет собой доклад, с которым 9 июля 1916 г. на заседании Общества документальных и критических исследований о войне выступил Матиас Морхардт, многолетний председатель известной и влиятельной во Франции правозащитной организации - Лиги прав человека. Его выступление было посвящено анализу причин первой мировой войны. Морхардт подходит к этому вопросу как юрист, оценивая действия воюющих держав в зависимости от их соответствия нормам права. В центре его внимания находится событие, ставшее отправным пунктом международного кризиса, приведшего к войне, - сараевское убийство эрцгерцога Фердинанда. Анализируя доступные ему документы, прежде всего ультиматум Австрии и ответ на него Сербии, автор приходит к выводу, что "в правовом отношении у Австрии были основания требовать полного и немедленного удовлетворения за кровное оскорбление, которое ей было нанесено, и что в юридическом смысле поведение Сербии после сараевского покушения не может быть оправдано".

Морхардт далек от намерения "валить" всю ответственность на маленькую Сербию. Он считает, что позиция великих держав по отношению к сараевскому убийству также не свидетельствует о стремлении к торжеству справедливости.

Словно предвидя возражения, что-де неуступчивость Сербии исторически оправдана и объясняется ее борьбой за освобождение южных славян, угнетенных Австро-Венгрией, Морхардт замечает: "Я охотно допускаю, что Австрия навязала своему южнославянскому населению порядки, которые нельзя признать справедливыми... Но, принимая это во внимание, мы не должны забывать, что, согласно той точке зрения, которую мы здесь отстаиваем, право австрийских сербов на освобождение ни в коей мере не отменяет права самой Австрии на существование и защиту от посягательства на него, откуда бы они ни исходили - со стороны соседа или ее собственной территории". Он пишет: "мы хотели показать... что даже в той атмосфере подозрительности лжи, ненависти, в которой разразилась война 1914 г., Европа еще могла с почетом вернуться к исходному рубежу, если бы наши руководители не проявили склонность к авантюризму. Не бывает безнадежных ситуаций, из которых нельзя найти выход на пути мира, при условии действительного стремления к миру ".

Несомненно, к военному способу разрешения противоречий, накопившихся в отношениях между странами в начале ХХ в., подталкивало правительства и общественное мнение европейских держав, представление об оправданности и правомерности насилия во имя общественного (национального, классового, государственного) блага. Это представление во многом сформировалось под влиянием опыта революций, революционных и национальных войн конца 18 - 19 в. и к началу 20 в. вошло в плоть и кровь культуры и менталитета народов Европы. Нельзя сказать, что оно в корне противоречило идее права; напротив, оно исходило чаще всего из стремления к защите, восстановлению права. Но беда в том, что само право при этом получало слишком узкое или однобокое истолкование (как приоритет национальных, классовых, государственных и т.п.) императивов . Характерно, что в 1914 - 1918 гг. все страны воевали под лозунгами защиты отечества и национального освобождения. Ни одна из них прямо не называла свои цели войны захватническими, шла ли речь о "жизненном пространстве", "исконных землях " или о чем-либо подобном. И ради удовлетворения собственных притязаний никто из них не считался с правами противника. Такого рода " " дорого обошелся самим победителям: "Версальское перемирие " посеяло в Европе зерна еще более жестокого и опасного конфликта.

Мы разделяем мнение тех участников нынешней дискуссии, кто считает, что в прошлом наша историография преувеличивала значение экономических противоречий между державами в начале ХХ в. Не вдаваясь в подробную аргументацию этого тезиса, заметим лишь, что нормальный, здоровый рынок экономически не разделяет, а объединяет народы. И если в начале ХХ в. он порой давал повод для недоразумений и споров между ними, то он же их и мирил, все теснее связывая узами общих экономических интересов. Об этом свидетельствуют активные интеграционные процессы, наблюдавшиеся в предвоенные годы.

Пропагандистами свободного экономического сближения между народами были в те годы фритредеры. В ЦХИДК нами обнаружено досье, которое в порядке надзора французская полиция завела на организацию французских фритредеров - Лигу свободы торговли. Из него следует, что эта ассоциация была образована 5 ноября 1910 г., вскоре после международного конгресса фритредеров в Антверпене. В качестве ее уставных задач назывались пропаганда принципов свободы торговли и борьбы за их применение на практике.

Мысль о том, что торговля может и должна победить войну, проясняет взгляды фритредеров на причины первой мировой войны, хотя, разумеется, не исчерпывает их.

1.0.5. Б.М.Туполев. Россия в военных планах Германии // Первая мировая война: пролог ХХ в. М., 1998. С.49-53.

Причины первой мировой войны нередко весьма упрощенно, а еще чаще неверно трактуются в художественной литературе. Так, Марк Алданов в романе "Самоубийство", недавно опубликованном в России, утверждает, что "по случайности в 1914-м году судьбы мира были в руках двух неврастеников" - министра иностранных дел Австро-Венгрии графа Берхтольда и германского императора Вильгельма II. "По всем глубоким социологическим теориям, убийство эрцгерцога Франца Фердинанда было лишь поводом для мировой войны. Однако при чтении почти простодушной переписки государственных людей того времени просто напрашивается другой вывод: сараевское убийство было не поводом, а именно причиной катастрофы", ибо о "борьбе за рынки" они не писали, а о "внутренних противоречиях капиталистического строя" ничего не слышали.

Считая, что "бесспорная вина за первую мировую войну лежит на ", и, признавая существование других точек зрения на этот счет, Деникин приводит в качестве доказательства своей правоты "бурный подъем германского "промышленного империализма", находившегося в прямой связи с особым духовным складом немцев", выступавших за "обновление дряхлой Европы". Отмечает он и распространение в Германии идеи "превосходства высшей расы" над всеми остальными, причем немцы (пангерманцы) без стеснения высказывали свой давний взгляд на славянские народы как на "этнический материал" или, еще проще, как на... навоз для произрастания германской культуры. "Мы организуем великое насильственное выселение низших народов" - это старый лейтмотив пангерманизма . Достойно удивления, с какой откровенностью, смелостью и... безнаказанностью немецкая пресса намечала пути этой экспансии", - писал Деникин. Однако "поперек австро-германских путей стояла Россия с ее вековой традицией покровительства балканским славянам, с ясным сознанием опасности, грозящей ей самой от воинствующего пангерманизма, от приближения враждебных сил к морям Эгейскому и Мраморному, к полуоткрытым воротам Босфора. Поперек этих путей стояла идея национального возрождения южных славян и весьма серьезные политические и экономические интересы Англии и Франции"

Мысли о неизбежности войны Германии с Россией распространялись прежде всего прибалтийскими немцами-эмигрантами, прибывавшими в Германию с 70-80-х годов Х1Х в. Наряду со своей публицистической деятельностью они посредством личных контактов с ведущими политическими и военными деятелями влияли на формирование государственной политики и общественного мнения в Германии. Немецкие публицисты балтийского происхождения изображали прибалтийские провинции России как "германскую вахту на границе славянства", как "крайние форпосты германского народа" в "старой борьбе между славянством и германством". Исходившей из России "угрозе германской культуре", по мнению этих публицистов, следовало своевременно противодействовать путем превентивной войны , которую они рассматривали как решающий момент борьбы между высокой и отсталой культурами.

Идеи балтийских немцев-эмигрантов, направленные на ослабление Российского государства, встречали понимание в правящих кругах Германии, многие видные представители которых вынашивали аналогичные замыслы. Так, еще в 1887 г. Бернхард фон Бюлов, являвшийся тогда первым секретарем германского посольства в Петербурге писал советнику ведомства иностранных дел Гольштейну: " мы должны пустить русскому при случае столько крови, чтобы тот не почувствовал облегчения, а 25 лет был не в состоянии стоять на ногах, Нам следовало бы надолго перекрыть экономические ресурсы России путем опустошения ее черноземных губерний, бомбардировки ее приморских городов, возможно большим разрушением ее промышленности и ее торговли. Наконец, мы должны были бы оттеснить Россию от тех двух морей, Балтийского и Черного, на которых основывается ее положение в мире. Однако я могу себе представить Россию действительно и надолго ослабленной только после отторжения тех частей ее территории, которые расположены западнее линии Онежская губа - Валдайская возвышенность - Днепр..."

Уже в ходе военных действий, после начала войны 1914-1918 гг., руководители Пангерманского союза настаивали на колонизации и онемечивании захваченных российских территорий. Его председатель Г.Класс считал, что Россию нужно лишить выходов к Балтийскому и Черному морям, отобрать у нее Кавказ и азиатские провинции. Украина должна стать формально "самостоятельным" государством, полностью зависящим от Германии.

Идеологией "окончательной борьбы" между славянами и германцами была воодушевлена вся германская правящая верхушка: кайзер, начальник Генерального штаба Мольтке, рейхсканцлер Бетман-Гольвег, руководители имперских ведомств. Имперское руководство стремилось добиться долгосрочного ослабления Российского государства посредством отторжения его западных пограничных территорий. В "сентябрьской программе" Бетмана-Гольвега говорилось о том, что "Россия по возможности должны быть оттеснена от германской границы, а ее господство над нерусскими вассальными народами сломлено". Основные политические принципы и направления ударов во время войны были теми же, что и перед войной.

Подтверждая осуществлявшуюся правящими кругами Германии на Востоке "политику освобождения и создания буферных государств", 5 апреля 1916 г. Бетман-Гольвег заявил, что "Германия никогда добровольно не передаст вновь под власть реакционной России освобожденные ею и ее союзниками народы, расположенные между Балтийским морем и волынскими болотами, будь то поляки, литовцы, балты или латыши". Эта "восточная" политика, подтвержденная рейхсканцлером весной 1917 г., до его отставки, нашла свое осуществление в мирных договорах 1918 г., подписанных в Брест-Литовске и в Бухаресте. Финляндия, Курляндия, Литва, остальная Балтика, Польша, Украина и значительные территории в Закавказье были отторгнуты от России. Правящие круги Германии рассчитывали по меньшей мере поставить в экономическую зависимость оставшуюся и все еще немалую, хоть и лишенную своих исконных земель, часть России. Это подтверждает существование летом 1918 г. обширных планов "освоения" территории России германскими промышленными монополиями.

1.0.6. В.С.Васюков. Мир на пороге войны // Первая мировая война: пролог ХХ века. М., 1998. С. 25-32.

1. "Война порождена империалистическими отношениями между великими державами, т.е. борьбой за раздел добычи". А объектами этого дележа являлись, по Ленину, " колонии и мелкие государства ". Однако мы видели, что противоречия, приведшие к войне, возникли не вдруг, а накапливались с середины Х1Х в., с домонополистической стадии, и вряд ли существенно изменили свой характер только в связи или по причине вступления капитализма в монополистическую стадию. Франция очень хотела вернуть себе Эльзас и Лотарингию в начале ХХ в. ничуть не меньше, чем в 80-е и 90-е годы Х1Х в. Поэтому объяснять войну только экономическими и политическими причинами - это известное упрощение. Тут сказались и уязвленное национальное чувств, давняя неприязнь, ставшая элементом общенациональной психологии, и вековые традиции, и сугубо национальные аспекты, и забота о соотечественниках.

2. Устоявшимся в литературе является и другой постулат, а именно: "... на первом месте стоят в этой войне два столкновения. Первое - между Англией и Германией. Второе - между Германией и Россией". Во-первых, здесь налицо явная недооценка франко-германских противоречий, острота которых была нисколько не меньше, если не больше, противоречий англо-германских и русско-германских.

3. И если, по распространенному мнению, яблоком раздора явились "колонии", то это опять-таки относится к разряду противоречий, в значительной мере коренящихся в стадии раннего капитализма. А между тем война между Германием и Францией, способная втянуть в свою орбиту другие европейские государства, могла вспыхнуть, скажем, в 1885 г. и позже, в последнем десятилетии Х1Х столетия. Следовательно, причины войны 1914- 1918 гг. оказались гораздо сложнее и многообразнее, чем принято было считать, и их надо основательно изучать, выходя при этом далеко за пределы ХХ в. ... война планировалась прежде всего как борьба за абсолютное господство на Европейском континенте, за территориальный передел мира.

4. Критически следует отнестись и к такому утверждению: наряду с двумя названными столкновениями (англо-германским и русско-германским), подчеркивал Ленин , "существует не менее - если не более - глубокое столкновение между Россией и Англией", порожденное "вековым соперничеством и объективным международным соотношением великих держав..." Как видите, и здесь не может не возникнуть вопроса. Коль скоро англо-русские противоречия на тот момент и в самом деле были еще более глубокими, чем англо-германские, то почему же Россия и Англия оказались в одной и достаточно прочной антигерманской коалиции?

5. Остается в тени и еще один важный вопрос, хотя он вроде бы напрашивается сам собой. Если центральным антагонизмом на европейском театре, да и в мире, был англо-германский, то почему первым объектом нападения со стороны Германия и оказалась Россия и Франция, а не главный ее враг - Великобритания? Более того, какое-то время, в самом начале, Германия, как известно, питала надежду, что Англия может воздержаться от вмешательства в конфликт, сохранить нейтралитет. Я позволю себе здесь сделать только следующее замечание.

Для того чтобы скрестить шпаги с Англией, Германии предстояло, прежде всего, устранить основное препятствие на пути к установлению своей гегемонии на Европейском континенте - разгромить франко-русский союз . Военную мощь Германии и блока Центральных империй в целом составляли наземные силы. Им-то и предстояло столкнуться с мощными сухопутными армиями франко-русского союза. Представляется, что Лондон, считая свое столкновение с Германией неизбежным, занимал какое-то время весьма двусмысленную позицию, имевшую целью позволить Германии сильнее увязнуть в конфликте, из которого она уже не смогла бы выбраться, после чего с помощью России и Франции разгромить своего соперника и конкурента. Исход борьбы решался на сухопутных театрах войны, а не на море. Увы, углубленный анализ военных аспектов названных проблем давно у нас не проводился и нуждается в возобновлении.

Отмечу в заключение, что главной причиной первой мировой войны являлось стремление Германской империи силой оружия установить свое господствующее положение в Европе и мире и готовность Тройственного согласия не допустить подобного исхода.

1.0.7. В.Н.Виноградов. "Вклад" малых стран в развязывание первой мировой войны // Первая мировая война: пролог ХХ в. М., 1998. С. 32-35.

Специфика роли балканских стран в развязывании первой мировой войны заключалась в том, что ни одна из них в самый момент ее возникновения не была в ней заинтересована, но каждая стремилась воспользоваться конфликтом для территориального расширения, причем все без исключения подобные планы выходили за пределы оправдываемой национальным объединением акции. Существовали великосербская, великогреческая, великорумынская, великоболгарская программы. Поэтому шансы на отказ государств региона от участия в войне практически равнялась нулю, и Балканы с осени 1914 г. превратились в заповедное поле охоты за союзниками для обеих группировок держав. С другой стороны, межбалканские противоречия были столь остры и запутаны, что если не полюбовное, то хотя бы удовлетворяющее две страны территориальное размежевание представлялось недостижимым. Поэтому попытки и Англии, и Тройственного союза заручиться поддержкой блока балканских государств были заранее обречены на провал. Их вовлечение происходило поодиночке и, как правило, после длительного торга.

Балканские страны нельзя рассматривать как клиентов или сателлитов той или иной державы. Румыния традиционно считалась находящейся в орбите германского капитала, а выступала на стороне Антанты. В Греции сильными экономическими позициями обладала Великобритания, тем не менее, в стране существовала сильная пронемецкая партия. Болгария, даже подписав договор с Центральными державами, медлила больше года, выжидая благоприятный момент для выступления. Переговоры Румынии с Антантой продолжались два года, и премьер-министру Ионелу Брэтиану удалось выговорить многочисленные уступки в территориальном вопросе. Младотурки вступили в войну поспешно и необдуманно, но происходило это под воздействием паносманских экспансионистских миражей, а не в результате немецкого давления. Мрачный юмор ситуации заключался в том, что германский посол в Стамбуле вообще был против вовлечения Турции в войну, полагая, что ей не выдержать напор англичан в Аравии и русских в Закавказье; кайзер Вильгельму II пришлось "поправлять" своего дипломата - не мешать же младотуркам воевать в германском блоке. Все это показывает, что вступление балканских государств в первую мировую войну произошло, прежде всего, и главным образом в соответствии с планами и расчетами их правящих сфер.

1.0.8. А.В.Игнатьев. Россия и происхождение первой мировой войны // Первая мировая война. Дискуссионные проблемы. М., 1994. С.92-105.

Правомерно ли ставить вопрос о роли отдельных держав в происхождении "Великой войны", коль скоро международные отношения в конце Х1Х - начале ХХ в. развивались в рамках мировой системы? Нам представляется, что да, если, конечно, не преследовать политизированную цель разделить государства на виновных и невиновных. Война была вызвана сложным комплексом причин, охватывавших едва ли не все стороны общественной жизни - от экономики до психологии. Эти причины или факторы по-своему преломлялись в истории каждой страны. Специфика такого преломления и может, по-видимому, служить предметом исследования. В данном случае речь пойдет о России - великой державе мирового значения, развитие которой существенно отличалось от западноевропейских и центральноевропейских государств.

Россия сыграла свою заметную роль в происхождении мировой войны, но ее значение в глубинных процессах вызревания этого катаклизма определялись скорее факторами политического, чем экономического свойства. Народнохозяйственный потенциал страны, особенно в соотношении с населением и территорией, был сравнительно невелик и сориентирована на внутренний рынок. В территориально-политическом разделе мира Россия заняла первостепенные позиции в эпоху, предшествовавшую переходу к монополистическому капитализму. Она принадлежала к числу держав, больше заинтересованных в сохранении уже произведенного раздела мира, чем в его переделе.

Несмотря на низкий уровень жизни населения, Россия играла одну из первых скрипок в концерте предвоенной гонки вооружений. Это объяснялось не только имперскими амбициями ее правящих кругов, но и другими причинами: геостратегическим положением, фактической утратой во время русско-японской войны флота, выявившимися в ходе той же войны и революции изъянами армии, очевидным намерением общеевропейского столкновения держав. Вместе с тем России принадлежала инициатива в зарождавшемся процессе цивилизованного регулирования международных споров и ограничении разрушительного характера войн, что соответствовало русской исторической традиции.

Россия, как почти все другие великие державы, выступала на международной арене не изолированно, а в составе группировки - Тройственного согласия , в которой представляла собой самостоятельную, но не ведущую силу. Одно время ее правительство рассчитывало даже остаться в стороне от вероятного англо-германского конфликта, но затем обострение собственных противоречий с Германией и консолидация германо-австрийского союза заставили отказаться от лавирования и стать на путь укрепления Антанты.

В целом политика России в Европе и на Ближнем Востоке не отличалась в расматриваемое время воинственностью. Недостаточная подготовленность к тотальной схватке и внутренняя нестабильность побуждали к осторожности и поискам компромиссов. Вместе с тем имперский менталитет правящей бюрократии не допускал мысли о хотя бы временном отказе от великодержавной роли, по крайней мере, в традиционных Восточном и славянском вопросах.

Определенное значение имел также великодержавно-националистический настрой общественности, проявлявшийся в печати и Думе. На рубеже 1913-1914 гг. в сознании правящих кругов произошел психологический перелом, выразившийся в решимости впредь не отступать перед вызовом со стороны Германии и Австро-Венгрии. Этот новый настрой сыграл свою роль в дни рокового июльского кризиса 1914 г.

1.0.9. В.П. Булдаков. Первая мировая война и имперство // Первая мировая война: пролог ХХ века. М., 1998. С. 21-25.

К концу нынешнего столетия появилась возможность утверждать, что ХХ век /особенно первая его половина / явился начальным и весьма неожиданным этапом глобализации человечества . Этот процесс протекал под влиянием и в условиях действия ряда разнородных новых факторов: всепроникающая роль неуправляемого индустриализма, невиданное развитие средств коммуникаций, скачкообразный рост народонаселения, лавинообразное становление гражданского общества через "восстание масс" и т.д. Но эти "объективные " интегрирующие факторы оказались в противоречии с людской психологией: прежде всего с воинственностью национального эгоизма. И если объективные условия подсказывали идею создания относительно гомогенного - "неконфликтного"- человеческого пространства, то сила традиции тянула к психологии имперства. Как следствие, "империалистический передел мира " принял форму всеохватывающей битвы за ресурсы и коммуникации. Причем речь шла даже не столько о непосредственных территориальных захватах, сколько о стремлении не дать сопернику осуществить их. Реанимация идеи имперства стала знамением времени: путь к глобализму стал пониматься как движение через гегемонизм, а последний предполагал блоковую систему с активным использованием этнонационального фактора.

Формально эпицентр войны возник в связи с противостоянием европейских империй разных типов - "индустриально-колониальных" /Великобритания, Франция/, "традиционных" /Австро-Венгрия, Турция, Россия/ и "переходных" / Германия, пытавшаяся использовать инерцию объединительного процесса для прыжка к новейшему империализму/. Главным содержательным итогом войны стало не то, что одержала верх Антанта, а то, что проиграли все "традиционные " империи независимо от блоковой принадлежности. В начале ХХ в. победить в битве за гегемонию смогли державы, наиболее подготовленные к тотальной войне. " Традиционные" империи, не изжившие сословности, этноиерархичности и не создавшие мощного ядра гражданского общества, оказались обречены на поражение и распад.

В связи с этим "вечный" вопрос об ответственности за развязывание войны надо ставить по-новому. Можно, конечно, продолжать сваливать вину за войну на "сумасбродного" кайзера, престарелого Франца Иосифа или безвольного Николая II, но между тем один лишь ряд этих имен наталкивает на новые, далеко идущие выводы. Личные прегрешения этих монархов против европейского мира оказались в значительной степени объективно спровоцированными. Не последнюю роль при этом сыграли малые страны и народы Европы, преимущественно по инициативе которых неотъемлемым в перечне новых правил межимпериалистической борьбы стал лозунг "защиты прав угнетенных наций".

В том факте, что война началась с выстрелов в Сараево, возможно, уже содержится важнейший намек " Клио ". Но и помимо него существует достаточно факторов заинтересованности националистических лидеров малых народов в столкновении империй.

Известно, что державы Антанты почти сразу после оформления альянса заговорили об угнетении славянских народов Австро-Венгрией, поляков - Германией, армян - Турцией. Еще в 1911 г. был создан так называемый Союз национальностей из либеральных деятелей франкофильской ориентации. По аналогичному рецепту в Германии в 1916 г. была сколочена Лига нерусских народов России, деятели которой заявляли, что поражение России послужит интересам угнетенных ею народов и пойдет на пользу всему человечеству.

Не отставала от демократий Запада и самодержавная Россия. Объективно, она вступала в войну в невыгодной для себя межэтнической ситуации внутри страны. В этих условиях "освободительная" миссия могла сакрализовать имперское единство. Пропагандистская кампания началась, однако, поздно. Тем не менее, уже в течение первого полугода войны в России было выпущено до 600 различных печатных изданий общим тиражом до 11 млн. экз., пронизанных шовинистическими и непосредственно малым народам, в первую очередь "братьям-славянам".

Царизм обнаружил известную пропагандистскую изобретательность. Появившееся 1 августа 1914 г. воззвание Верховного главнокомандующего вел.кн. Николая Николаевича к полякам /составленное в российском МИД/ напоминало о том, что "не заржавел меч, разивший врага при Грюнвальде ", и обещало восстановление единой Польши под "скипетром русского царя". Вскоре последовало обращение того же Н.Н.Романова к народам Австро-Венгрии, распространенное на девяти языках. В нем заявлялось о стремлении к тому, чтобы каждый из народов империи Габсбургов мог свободно развиваться, сохраняя язык и веру в единении с мировым центром славянства. В целом царизм склонялся к идее образования федерации славянских монархий в качестве преемницы в военно-политическом смысле "единой и неделимой". Эти планы получали весьма активную поддержку в известных националистических кругах, и особенно среди военных.

Итоги первой мировой войны имели абсолютно неординарное значение "на все времена". В целом их можно свести к феномену кризиса имперства. Это означало, с одной стороны, что "индустриально-колониальные" империи, несмотря на демократизацию метрополий, отнюдь не отказались от гегемонистских устремлений. С другой стороны, такие "традиционные" империи, как Австро-Венгрия и Турция, развалились, причем этот факт был чреват новым обострением борьбы за передел мира. Наконец, Германия, как империя "переходного" типа, в очередной раз попыталась осуществить заявку на гегемонию на мировой арене, используя на этот раз не пангерманизм, а нацизм, т.е. мощную подпитку шовинизмом сознания масс, не желающих ощущать себя "жертвой Версаля".

1.0.10. Брунелло Видженцци. Причины первой мировой войны как проблема соотношения "короткого" и "длительного периодов" // Первая мировая война: пролог ХХ века. М., 1998. С. 78-91.

Кроются ли предпосылки возникновения войны в кризисе июля 1914 г., в том невероятном клубке ситуаций, событий, сил, решений, который не мог быть распутан иначе как посредством вооруженного конфликта? Или политические, экономические, военные, социальные и культурные причины войны вызревали в течение длительного периода; и был ли июль 1914 г. безумным, но вполне предсказуемым концом болезни, в тот момент уже неизлечимой, которая стала очевидной после медленного, обманчивого, даже скрытного инкубационного периода? Именно этот вопрос продолжает волновать исследователей. Более того, при рассмотрении работ по данной проблематике обнаруживается формирование двух "моделей" /этот термин должен использоваться с осторожностью/ в зависимости от того, относится ли воссоздаваемая историческая ситуация к "короткому" или "длительному " периодам".

Я полагаю, что в исследованиях последнего времени все возрастающее, по сравнению с прошлым, внимание уделяется "короткому" периоду - июлю 1914 г. Как никогда ранее исследования "короткого" периода буквально взорвали ситуацию по всем направлениям, заставляя явственно ощутить тесные, многочисленные, устойчивые и неожиданные связи с предшествующей эпохой и с последующим военным временем. Пристальное изучение этих трудов и того, что их связывает между собой, привело к мысли, что нет необходимости сводить "короткий" период только к истории дипломатии, действиям зачинщиков, правительств или политической истории. Конечно, у политической истории есть свое собственное место. Но что важнее и что все боле привлекает внимание исследователей, так это поиск ответа на вопросы, как и почему политическая история стала абсолютно неотъемлимой частью исследований и что означает это на историческом уровне.

Социальная и экономическая история, история общественной мысли, элит и масс, партий и менталитета также начинают находить свое место в контексте "короткого" периода.

В работах Ливена и Спринга, Штейнера и Брока, а также других авторов присутствует момент, показывающий, что анализ июльского кризиса 1914 г. заставил их посмотреть на события более широко и обратить внимание на структуры, амбиции, правила и даже наиболее употребимый вокабулярий, на напряженность и глубокую обеспокоенность, неуверенность, фантазии, мисперцепции, характерные для "великих держав". "Ответственность" Германии /если позволительно употреблять этот термин, который в настоящее время неточно истолковывается и должен быть приведен в соответствие с историческими реалиями/ остается по-прежнему неопровергнутой. Что действительно вызывает удивление, так это наличие общих черт в поведении великих держав в 1914 г.

Иногда может показаться, что история "короткого" периода является несерьезной и излишне фрагментарной, демонстрируя слабости или же полное отсутствие реального смысла там, где необходим поиск убедительных взаимосвязей. Наиболее наглядным примером может служить изучение позиции деловых кругов в вопросах войны и мира. Исследования по этой теме, как правило, сохраняют приблизительный и поверхностный характер. Их авторы утверждают, что, например, Сити или его влиятельные представители, группы делового мира различных стран, несомненно, склонялись к нейтралитету или миру или стояли в стороне и занимали пассивную позицию. Недоставало проницательности? Корпоративная глупость? Символ уходящей эпохи? Такое суждение представляется сомнительным и недостаточно глубоким, если не учесть, что бросающийся в глаза фактор "присутствия-отсутствия" определенных фигур может иной раз очень ярко высветить определенную ситуацию и открыть дополнительные возможности изучения важных для истории страны связей.

С одной стороны, изучение документов, поэтапная реконструкция поведения промышленно-финансового сообщества подталкивает нас к выводу, что в Европе того времени разрыв между мировой "экономикой" и "политикой" был гораздо большим, чем представлялось вначале, что и вынуждает историков искать новый подход к исследованию.

Бергхан... почти не сомневается в отсутствии каких-либо внешних влияний на принятие Вильгельмом решений по вопросам войны и мира. Настаивая на этом, он приходит и к другому выводу, а именно: все группы, занимавшие традиционно лидирующее положение в экономике, все еще связанные с интересами и обычаями "доиндустриальной эры", были лишь в малой степени способны на давление, которое обычно оказывают деловые круги на правительство. Они руководствовались тогда главным образом теми же ценностями, что и узкая правящая верхушка: общей национальной идеей и иерархическими принципами, господствующими в обществе.

Вышесказанное вполне соотносится с той критикой, которую нарисовал Спринг, описывая заседания русского кабинета министров 24 июля 1914 г., где на проявления "твердости" /как на способе по возможности сохранить мир / больше всего настаивал министр земледелия А.В.Кривошеин . Министр излагал свои взгляды с особым упором на традиции "русского народа". Высказанные им мысли далеко выходили за рамки чисто военной стратегии. "Необходимо больше верить в русский народ, - говорил он, - и его пронесенную через века любовь к Родине, которая всегда обладает приоритетом по отношению к соображениям о степени готовности и неготовности к войне".

Эти слова - пример того, как автор, занимавшийся "коротким" периодом 1914 г., обращается к предшествующей многовековой истории "аграрной" Европы с ее порядками и традициями, с ее аристократией и крестьянством. Таким образом, связи между "коротким" и "длительным" периодами возникают естественным путем в процессе исторического исследования, но они требуют различных форм своего выявления, подсказывают различные опосредования. Так, например, теме "поколения 1914 г. " принадлежит особое место в исследованиях, рассматривающих "короткий" период. Роберт Воул берет ее за отправную точку своей интересной книги, в которой анализ "лихорадочного энтузиазма" широких слоев европейской образованной молодежи в начале войны потребовал от него обратиться к предшествующему периоду. Это было необходимо для того, чтобы объяснить само происхождение мифа о" поколении " во всех его взаимосвязях с социальной историей, историей общественной мысли, историей общественной мысли и нравов, со всеми его порывами, страстностью, его лозунгами, иллюзиями, которые, как правило, не были чем-то новым, но в 1914 г. казались таковыми и становились неотъемлемой составляющей войны и послевоенной жизни. Примерно то же следует сказать об интеллигенции в целом.

Если мы снова обратимся к урокам июля 1914 г., когда Европа действительно находилась на грани войны и мира и испытывала на себе всю тяжесть этого выбора, пугаемая его неизвестностью и сомнительными соблазнами, мы сможем лучше понять историю великого конфликта и его место в событиях нашей эпохи.

1.0.11. Э. Урибес Санчес. Современная французская историография происхождения первой мировой войны: методология и проблематика. // Первая мировая война. Дискуссионные проблемы истории. М.. 1994. С. 33-45.

Внешнеполитическая история первой мировой войны 1914-1918 гг. на протяжении вот уже почти восьми десятилетий привлекает внимание французской историографии. У истоков исследования этой проблематики стоит выдающийся французский историк, член Французской Академии Пьер Ренувен /1893-1974 гг./ - основатель современной французской школы исследования внешней политики и международных отношений.

Предложенная П.Ренувеном новая теория международных отношений, развиваемая его учеником Ж.Б.Дюрозелем и другими представителями его школы, является своего рода синтезом крупнейших направлений французской и европейской историографии 30-50-х годов ХХ в. - социально-экономической истории " школы Анналов " - Ф.Броделя и политологического - Ф.Шабо - Р. Арона, синтез, который привел к возрождению внешнеполитической истории на новом методологическом уровне. Следуя принципу междисциплинарности в исследовании международных отношений и внешней политики государств, будучи открытой и в то же время критически осторожной в восприятии новых идей и методов американской клиометрии, она в своей основе сохраняет и развивает историко-социологическую и политологическую основу, применяя методы самого широкого диапазона - от традиционных историко-логических до новейших методов системного анализа, социальной психологии, антропологии и теории принятия внешнеполитических решений. Восприняв некоторые важнейшие положения марксизма, в частности исторического материализма, представители этой школы их по-разному интерпретируют, стремясь в то же время к самому широкому охвату и учету объективных и субъективных факторов и их взаимодействия во внешнеполитической истории. Такое стремление в отображении внешнеполитического процесса, сфокусированное в конечном итоге на человеческую деятельность и на конкретную личность, являясь отличительной чертой французской школы историков- международников.

Теоретическое обоснование нового методологического подхода к исследованию внешней политики и международных отношений было дано Ренувеном в вышедшей в 1964 г. в Париже книге "Введение в историю международных отношений", соавтором которой был его ученик, соратник и приемник Жан Баптист Люрозель. Существо предложенной им многофакторной теории так называемых глубинных сил, определяющих внешнюю политику государств и международные отношения, было сформулировано на первых же страницах труда: "Географические условия, демографические изменения, экономические и финансовые интересы, коллективные менталитет и психология, - это те "глубинные силы", которые составляют основу отношений между человеческими коллективами и по преимуществу определяют их характер".

"Глубинные силы", в интерпретации Ренувена, - это объективно существующие факторы, составляющие основу внешней политики, они не зависят от воли, желания и сознания государственного деятеля, оказывают постоянное влияние на него, заставляя действовать в определенном направлении, намечая рамки и пределы его действий. Он различал две категории "глубинных сил": материальные и духовные. К первым он относил географический, демографический, экономический факторы, ко вторым - коллективный менталитет, психологию, национальные чувства и национальное самосознание, устойчивые течения общественно-политической мысли.

Период 1890-1914 гг. Ренувен выделяет как этап формирования глубинных причин мировой войны, проявления новых, качественных явлений в экономике и политике великих держав, связанных с вступлением капиталистических стран в особую полосу своего развития, которая отмечена активизацией колониальной экспансии великих держав, стремлением к окончательному разделу и подчинению слаборазвитых стран, глобализацией их внешней политики. Ренувен не признает империализм как особую стадию капитализма в его экономической интерпретации, как господство монополий и финансового капитала. Он традиционно характеризует его как захватническую внешнюю политику, как стремление промышленно развитых стран к созданию возможно более обширных имперских владений. С этими процессами было связано расширение противоречий между великими державами до глобальных масштабов, хотя эпицентр их оставался в Европе.

Согласно концепции Ренувена, не экономические причины были определяющими в возникновении мировой войны. В созданной им масштабной панораме взаимодействия разнообразных и равноправных по своей значимости глубинных факторов внешней политики он выделял присущую капитализму тенденцию к экономическому взаимодействию и сотрудничеству предпринимательских организаций и банковских монополий противостоящих друг другу стран во имя созидательных задач бизнеса, а также боязни риска в случае возникновения мирового конфликта.

Признавая косвенную роль экономического фактора в возникновении первой мировой войны, Ренувен в качестве решающих, определивших развитие драматических событий, выделял национальные и политические факторы в их взаимодействии и взаимосвязи. Европейский конфликт произошел между государствами и народами на почве столкновения национальных интересов, воплощенных в политические цели: прежде всего в стремлении Германии удовлетворить свои возраставшие национальные амбиции на путях достижения гегемонии в Европе, сплотившиеся против нее Францию, Россию и Англию; в борьбе за государственное выживание раздираемых национальными распрями Австро-Венгрии и Турции; в осуществлении вековых чаяний народов Балканского полуострова в достижении своего национального и государственного суверенитета; в росте реваншистских настроений во Франции за возвращение Эльзаса и Лотарингии и т.д.

Как самодовлеющий фактор внешнеполитического процесса кануна 1914 г. рассматривает Ренувен коллективную психологию народов и правящих кругов, "коллективные страсти". Особое внимание он обращает на то, что национальные чувства иногда психологически подводят народные массы и правительства к восприятию войны как единственного способа осуществления "национальных целей ".

И все же решение проблемы развязывания войны в июле 1914 г. Ренувен связывает не с размахом национальных страстей, а с чисто политическими, а точнее, политико-дипломатическими факторами. Он отрицает стремление правящих кругов враждующих государств, ответственных за принятие внешнеполитических решений, к вооруженному конфликту как единственно возможному выходу из кризисной ситуации в июле 1914 г. Весь драматизм развития событий заключался в том, что доведенное до высшего напряжения политическое противостояние и подводили правительства к тому, что лишь "забота о безопасности, мощи и престиже корректировала окончательный выбор".

В отличие от Ренувена, его ученики и последователи придают гораздо большее значение экономическому фактору и его влиянию, а все сферы жизни общества. С этих позиций они констатируют бурный экономический рост европейских стран, который вел к всеобщей дестабилизации обстановки в Европе. Экономической интеграции препятствовали два главных обстоятельства: различные уровни экономического развития стран и внутренние социальные мотивы, проистекавшие из экономических перемен.

В последнее время французские историки в гораздо большей степени, чем раньше, изучают социальные перемены и последствия, вызванные экономическими и иными причинами. В определенной степени это связано с разработкой в германской историографии проблемы так называемого социального империализма, который определяется как попытка со стороны правящих кругов и социальных групп регулировать социальные конфликты не путем глубоких реформ, но при помощи великодержавной националистической идеологии и колониальной экспансии. С этой точки зрения заслуживает внимания данное Х.Бемом определение германского империализма как попытку правящих кругов подавить с помощью националистических лозунгов и колониальной философии фундаментальные изменения социальных структур, которые происходили в результате промышленной революции. "Социалистическая "угроза",- пишет Жиро, - кажется, распространилась по всей Европе". Правящие круги отвечают на нее пропагандой национализма, представлявшим с их точки зрения "лучший инструмент национального объединения".

На общем фоне экономических, национальных, социальных процессов, определявших историческое развитие и взаимоотношения европейских держав в направлении к всеобщему вооруженному конфликту, политические и дипломатические причины возникновения войны не кажутся самодовлеющими, как это выглядело в концепции Ренувена. Как пишет Жиро, развитие политических и дипломатических отношений "представляется подчиненным мощной фатальности", "в действительности как в классической трагедии пьеса разворачивается с жесткой логикой".

В последнее время все больше изучается влияние культуры, культурных аспектов на внешнюю политику. Обязательным стало рассмотрение влияния на внешнюю политику господствующих идеологий светского и религиозного характера, социально-культурных традиций, средств массовой информации.

В последние годы принципиальное значение приобретает изучение самого внешнеполитического ведомства, его структуры, функций, личного состава, механизма принятия решений как на министерском уровне, так и "управляющим центром" страны. В последнее время французские историки ставят новую методологическую проблему - опасности модернизации истории, замены понимания отдельных исторических событий современными представлениями о них. Это касается, прежде всего, изучения коллективного сознания, общественного мнения, личности и менталитета государственных и политических деятелей, дипломатов и т.д.

Вопросы и задания.

1. На основе знакомства с приведенными историографическими источниками составить следующую таблицу.

   Таблица № 1.

   Характерные черты основных историографических версий происхождения первой мировой войны

2. Что можно сказать об источниковедческом аспекте рассмотренных концепций?

Введение

1. Русская армия в период Первой мировой войны

2. Русское общество в период Первой мировой войны

Заключение

Библиографический список

ВВЕДЕНИЕ

Данная работа посвящена некоторым аспектам первой мировой войны, а именно – состоянию русского общества и армии в период первой мировой войны. Выбор этой тематики связана с рядом факторов, на которых мы считаем необходимым заострить наше внимание.

Известно, что первая мировая война - один из самых широкомасштабных вооружённых конфликтов в истории человечества. Ее последствия, фактически, перекроили всю карту мира, сложившуюся в начале XX века. Прекратили свое существование Германская и Османская империи, Австро-Венгрии. Германия, перестав быть монархией, урезана территориально и ослаблена экономически. США превратились в великую державу. Тяжёлые для Германии условия Версальского мира и перенесённое ею национальное унижение породили реваншистские настроения, которые стали одной из предпосылок прихода к власти нацистов, развязавших Вторую мировую войну.

Потери вооружённых сил всех держав-участниц мировой войны составили около 10 миллионов человек. Голод и эпидемии, причиненные войной, стали причиной гибели, как минимум, 20 миллионов человек.

Не менее тяжелыми стали последствия войны и для России. Первая мировая война явилась большим испытанием для российского общества, изменив его экономику, политику, общественную психологию и индивидуальное сознание людей. Большинство историков придерживаются мнения о том, что существует прямая связь между событиями 1 августа 1914 г. и гибелью монархии в феврале 1917 г. в России.

В этой связи можно утверждать, что глобальный конфликт 1914-1918 годов был не только войной «пушек» но и войной психологической, в которой настроения в армии и обществе были не менее важны чем, например, снабжение боеприпасами или обеспечение военной техникой.

Цель данной работы – изучить состояние русского общества и армии в период Первой моровой войны.

1. Русская армия в Первой мировой войне (1914-1918 гг.)

К началу войны численность русской армии достигала свыше 1 млн. человек. Армия была неплохо вооружена и обучена, имела за плечами большой боевой опыт. Накануне в 1913 году была разработана и принята "Большая программа" по усилению и совершенствованию армии. Но начавшаяся 1 мировая война прервала её выполнение. Русская армия оказалась не совсем подготовленной к войне, т.к. находилась в процессе перестройки. Но даже в таких не благоприятных условиях были проведены успешные военные операции и оказана огромная помощь войскам союзников. После серьёзного прорыва на Северо-Западном фронте, когда первая армия нанесла серьёзное поражение немцам под г. Гумбиненном, немецкое командование начало срочную переброску войск с запада на восток. Положение" союзников России заметно облегчилось. Немецкие войска уже в 1 числах августа нанесли мощный удар по Северной Франции, ставя своей задачей окружить французскую армию и захватить Париж. Тем самым Франция могла капитулировать и закончить боевые действия, так как Французские и английские войска поначалу не могли сдержать противника, и казалось, что немцы были близки к осуществлению своего замысла. Однако, к полной неожиданности для германского командования, русская армия сделала прорыв на Северо-Западном фронте. В силу этого положение Франции облегчилось и в битве на реке Марне ей удалось отстоять Париж.

Наступательная операция русской армии в Галиции вошла в историю под названием Галицийской битвы (1914 г). За время операции русская армия не только остановила наступление австро-венгерских войск, но и перешла к наступлению. Средний темп наступлений 8-9 км в сутки. Стороны несли потери, но поставленных целей австро-венгерские войска недостигли. В результате Галицийской битвы были освобождены Галиция и часть Австрийской Польши и подорвана военная мощь Австро-Венгрии, самого сильного союзника Германии. Австро-венгерские войска потеряли способность вести боевые операции самостоятельно. В результате Германия была вынуждена перебросить на Восточный фронт крупные силы с запада, что облегчало положение англо-французских войск. В результате Галицийской битвы русские войска оказали существенную помощь сербской армии, т.к. стратегические и оперативные возможности немецких войск сузились, а план быстрого окончания войны для Германии рухнул. Военная операция отличалась большим размахом. Она дала пример прорыва русскими войсками сильно укреплённых позиций противника. В этом сражении соединение русских войск хорошо взаимодействовали между собой, искусно сочетали различные виды боевых действий и показали высокую боеспособность в трудных условиях. В ходе Галицийской битвы выдающийся русский военный летчик П.Н.Нестеров впервые в мире в 1914 г применил самолетный таран.

Несмотря на мужество, героизм и достаточно высокое воинское мастерство русских солдат и офицеров русская армия не достигла полного успеха. Этому способствовали плохое материальное обеспечение фронта, техническая отсталость, а также большая политическая нестабильность в самой России.

Впереди предстояли еще не менее серьезные сражения. Успехи русских войск на северо­-западном и юго-западном фронтах сменились неудачами. В 1915г. Военное положение России значительно осложнилось. Натиск «проклятых тевтонов» вынудил русскую армию отойти на Восток, оставив Галицию, Польшу и некоторые другие районы. Пришлось срочно эвакуировать и ставку главнокомандующего из Барановичей. Она была перенесена в августе в г. Могилев. События лета 1915 года походили на огромную военную катастрофу, и командование на какое-то время было просто деморализовано. С другой стороны Немецкое командование на протяжении зимы 1914-1915 г.г. постоянно перебрасывало войска на восточный фронт и основной задачей поставило разгром России. Весной 1915г. Немецкие войска прорвали фронт и начали наступление. Ожесточенно сражавшаяся русская армия должна была отступить. Это привело к потери обширной территории, а именно Западной Украины, Польши, части Литвы и Белоруссии. Роковым образом сказалось отсутствие сколько-нибудь серьезной поддержки со стороны союзников, которые в это время практически прекратили военные действия на западном фронте.

Лишь только в марте 1916г. Русская армия предприняла наступление на северо-западном участке фронта, в районе Двинска, хотя первоначально добиться успеха не удалось. Основной

удар был нанесен в июле-сентябре 1916г. силами юго-западного фронта. Там было сосредоточено 40 пехотных и 15 кавалеристских дивизий, 1770 легких и 168 тяжелых орудий. Наступлением командовал А.А. Брусилов. Это наступление вошло в историю первой мировой войны как «Брусиловский прорыв».

Несколько раньше (1915-1916г.г.) состоялось наступление в горных условиях. Это была наступательная Эрзурумская операция русской Кавказской армии. Цель операции состояла в разгроме третьей турецкой армии и овладении ее базой снабжения, важным узлом коммуникации и крепостью Эрзурум. Командование Кавказской армии спланировало ударами по сходящимся направлениям разгромить до подхода к ней подкрепления (см. рис.1).

Проведением ряда мероприятий по оперативной маскировки и дезинформации.удалось обеспечить внезапность наступления. Несмотря на то, что наступление проходило при 30-ти градусном морозе, сильном ветре и снежных заносах, часть сил ударной группы прорвала турецкую оборону и вышла в тыл противника. Этот успех и нависшая угроза окружения немецкой группы войск, вынудила турецкое командование отдать приказ на отход. Русские войска, преследуя поспешно отходившего противника, подошли к горному хребту, на котором располагался внешний обвод укрепления Эрзурума. Для штурма крепости русские подтянули дополнительную технику, и вскоре Кавказская армия овладела крепостью штурмом. Турецкие войска были отброшены от Эрзурума на 70-100 км. Важным итогом этой победы явился срыв плана турецкого командования и улучшение положения русских войск на Кавказском фронте.

Немаловажно и то, что улучшилось и положение англичан у Суэца, где турки отказались от активной борьбы и перешли к обороне. Успех в этой тяжелейшей операции определялся правильным выбором направления главного удара, тщательностью подготовки, широким маневром сил и средств на важнейших направлениях, героизмом и самоотверженностью русских солдат и офицеров, воевавших в тяжелых зимних условиях высокогорья.

В начале 1916 года на посту премьера И.Л.Горемыкина сменил Б.В.Штюрмер, бывший ранее губернатором в Новгороде и Ярославсле, а затем занимавший много лет пост директора Департамента общих дел Министерства внутренних дел. На сессии государственной думы 9 февраля 1916 года в Таврическом дворце в первый и последний раз перед депутатами с кратким обращением выступил император. Он призвал думцев к совместной работе на благо отечества и, эти слова были встречены громом аплодисментов. Но империя доживала свои последние месяцы.

По решению своего нового правительства русская армия вышла из войны раньше другихсоюзников, ничего не получив за участие в ней и неся самые большие издержки и потери. Союзники возложили на нее основную тяжесть ведения войны, ведь в течение 3,5 лет русская армия удерживала фронт протяженностью около 2000 км. на этом фронте Германия и Австро-Венгрия сосредоточили основные силы, а вот армии союзников воевали на западном фронте всего лишь продолжительностью 400 км., имея при этом превосходящий в 4-5 раз по сравнению с Российским военно-экономический потенциал. Потери Русской армии убитыми достигли 1,8 млн. человек, что во многом превысило потери армии союзников. Благодаря русской армии был удачно завершен первый год войны, были сорваны планы Германии, которая хотела завершить войну на западе всего лишь за 6 месяцев и оккупировать Францию.

Война за справедливость, или Мобилизационные основы социальной системы России Макарцев Владимир Михайлович

1914 год: начало современной истории России и проблемы исследования Первой мировой войны

Пройдя огромный исторический путь, Россия заплатила по военным счетам, пожалуй, самую высокую цену – хотя бы потому, что таких катастрофических потрясений, какие она пережила в первой четверти XX века, вряд ли еще кто-то переживал. Великая война, как в начале ХХ века называлась Первая мировая, преподнесла и великие потрясения той стране, которая сыграла «роль тарана, пробивающего самую толщу немецкой обороны». Смена правительств, разложение армии, потеря территории и государственного управления, разрушенные промышленность и транспорт, гиперинфляция и развал финансовой системы, всеобщая разруха – это лишь некоторые признаки военного поражения, которые остро проявились в России еще до окончания войны, величайшей жертвой которой, как отмечал английский историк X. Сетон-Уотсон, стал русский народ.

Вообще говоря, она дорого обошлась всем ее участникам. И если верить Большой советской энциклопедии, Первая мировая «съела» примерно 359,9 млрд долларов. Расходы России на эту войну на 1 сентября 1917 г. составили примерно 74,98 млрд долларов или 38,65 млрд руб., что превышало ее национальный доход в 10 с лишним раз. Война потребовала и огромных человеческих ресурсов. «В странах Антанты было мобилизовано свыше 45 млн человек, и в коалиции Центральных держав – 25 млн. Из материального производства была изъята лучшая часть мужского населения. Процент мобилизованных по отношению к трудоспособному мужскому населению был очень высоким и достигал 50, а в некоторых странах, например, во Франции, и больше. Вооруженная борьба велась не кадровыми армиями мирного времени, а многомиллионными армиями из призванных по мобилизации в ходе самой войны».

Для наиболее прозорливых политиков эта война не была неожиданностью, к ней давно готовились, о ней размышляли, пытаясь предугадать ход боевых действий и их последствия. Еще в конце 1880-х годов Ф. Энгельс почти в деталях предсказал, что «для Пруссии-Германии невозможна уже теперь никакая иная война, кроме всемирной войны. И это была бы всемирная война невиданного раньше размера, невиданной силы. …Опустошение, причиненное Тридцатилетней войной, сжатое на протяжении трех-четырех лет и распространенное на весь континент, голод, эпидемии, всеобщее одичание как войск, так и народных масс, вызванное острой нуждой, безнадежная путаница нашего искусственного механизма в торговле, промышленности и кредита; все это кончается всеобщим банкротством. Крах старых государств и их рутинной государственной мудрости – крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым, и не находится никого, чтобы поднимать эти короны; абсолютная невозможность предусмотреть, как это все кончится, и кто выйдет победителем из борьбы. Только один результат абсолютно несомненен: всеобщее истощение и создание условий для окончательной победы рабочего класса». Вряд ли кто-либо кроме узкого круга деятелей международного рабочего движения был в то время знаком с этим жестким и реалистичным анализом, но атмосфера тревоги была характерна для конца XIX и начала XX века, когда стали складываться противостоящие военные блоки.

А для большинства обычных людей такая война в значительной степени оказалась неожиданностью. Тогда считалось, что в силу возросшей мощи оружия и массовости армий война продлится от трех до двенадцати месяцев. Однако история преподнесла неприятный сюрприз: продолжительность войны и ее размах превзошли все самые смелые ожидания. Если бы в 1913 г., писал Питирим Сорокин, кто-нибудь всерьез предсказал хотя бы малую часть того, что впоследствии произошло на самом деле, его сочли бы сумасшедшим. Поэтому мысли о предстоящей войне, если они и были у кого-то из современников, вызывали крайне противоречивые чувства, неизвестность пугала. Как отмечал публицист В. В. Галин, «войны ждали – и ее боялись».

После поражения России в русско-японской войне и революции 1905 года считалось, что самодержавие неизбежно должно будет рухнуть в ходе новой войны. В 1909 году, например, хозяйка известного светского салона генеральша А. В. Богданович записала в дневнике: не дай бог возгорится новая война, «тогда конец монархии». Понятно, что она исходила из общих ощущений, царивших тогда в высшем обществе, из разговоров и сплетен. Но некоторые государственные деятели исходили из достаточно точного анализа текущей политической обстановки и также приходили к неутешительным для монархии выводам.

Так, по словам П. Н. Дурново, скандально известного министра внутренних дел в правительстве С. Ю. Витте, «в случае неудачи, возможность которой, при борьбе с таким противником, как Германия, нельзя не предвидеть, – социальная революция, в самых крайних ее проявлениях, у нас неизбежна». Таким образом, о неизбежности революции вслед за Ф. Энгельсом объявил и лидер правых в Государственной думе «черносотенец и реакционер» П. Н. Дурново, правда, с разницей в четверть века и в отношении не Германии, а России. Удивительно то, что источником революции и Энгельс, и Дурново, и даже генеральша Богданович считали еще не начавшуюся мировую войну. И все оказались правы.

Последняя цитата очень популярна у современных историков и публицистов, которые в массе своей убеждены, что она свидетельствует об особенном, провидческом даре ее автора. Нам же представляется, во-первых, что в этом смысле Дурново несколько уступает Энгельсу, а во-вторых, в своем приватном письме Николаю II, о существовании которого до революции вообще никто не знал, он сформулировал то, что было известно его наиболее прозорливым современникам, видимо, в надежде достучаться до самодержца.

Хотя в пользу не столько провидческого дара, сколько серьезных аналитических способностей Дурново говорит то, что его опасения оказались не напрасны. С первых дней мобилизации, задолго до «неудачи», многие районы страны охватил не только патриотический подъем, как принято считать сегодня, но и массовые выступления противников войны, против которых «пришлось принять крутые меры, до употребления оружия включительно». В столице «произошли столкновения с полицией, и для обеспечения порядка… пришлось даже вернуть в Петербург часть конницы из Красносельского лагеря». По свидетельству генерала Ю. Н. Давыдова, к «винным бунтам» (с началом войны в России был введен «сухой» закон) они не имели никакого отношения.

За сто с лишним лет, прошедших с начала той войны, много написано и много сказано, но ясности в понимании проблем, которые она породила, нет до сих пор. Ее историография несет на себе печать давней политической борьбы, отголоски которой не стихают до сих пор.

В советский период, как писал доктор исторических наук В. Н. Виноградов, война попала в тень Октябрьской революции, и о ней стремились забыть. Былая однобокость сегодня сменилась не только разнообразием источников и плюрализмом мнений в подходах и оценках, но и волновым характером исследований, «приливы» которых совпадают с редким «полнолунием» юбилейных дат.

А призванная «всемерно содействовать распространению в российском обществе правдивой информации и новых знаний о роли нашей страны в Первой мировой войне» Российская ассоциация историков Первой мировой войны не слишком балует наше общество своими открытиями. За двадцать с лишним лет работы она издала семь научных трудов, которые, безусловно, расширили историографическую базу, но не добавили ничего к пониманию тех тектонических сдвигов, которые в начале XX века потрясли Россию.

Это тем более удивительно, что, по мнению одного из крупнейших исследователей этого периода профессора А. И. Уткина, «современная история России началась в 1914 году».

Как ни странно, но, несмотря на большой объем накопленных знаний («все поле поиска перепахано на большую глубину»), новая историография, на наш взгляд, не выходит на уровень тех задач, которые должны встать перед научным сообществом, если согласиться с тезисом о том, что современная история России началась в 1914 году. Например, количество диссертаций, посвященных Первой мировой войне и представленных в электронном каталоге Российской государственной библиотеки составляет примерно семь названий из общего числа в 635 при поиске на слово «война». Все они носят частный характер, так как посвящены лишь отдельным сторонам Первой мировой войны, и их список можно привести здесь полностью, так как он не занимает много места:

1. Болтаевский А. А. Русские войска на Салоникском фронте в 1916–1918 гг. Москва, 2009.

2. Крайкин В. В. Первая мировая война в восприятии крестьян: по материалам Орловской губернии. Брянск, 2009.

3. Иванов А. И. Первая мировая война и русская литература 1914–1918 гг. Москва, 2005.

4. Белова И. Б. Первая мировая война и российская провинция: 1914 – февраль 1917 гг. по материалам Калужской и Орловской губерний. Калуга, 2007.

5. Михайлов В. В. Восточный вопрос и позиции Великобритании и России в Первой мировой войне. Санкт-Петербург, 2010.

6. Черниловский А. А. Первая мировая война в сознании военной элиты России. Брянск, 2005.

7. Зырянова А. В. Американо-английские отношения в годы Первой мировой войны: проблемы истории и дипломатии. Ярославль, 2004.

Справедливости ради надо сказать, что недостаток научных публикаций по этой теме компенсируется растущим числом популярных изданий, которые предлагают все новые и не всегда убедительные версии того, что представляла собой Первая мировая война и ее последствия, да и вообще история России в целом. Их отличительной чертой является отсутствие научной методики и слишком свободное толкование исторических фактов, которые нередко в угоду рынку превращаются в «жареные».

Работы эти составляют так называемые «кентавр-идеи», которые «содержат идеализированное или умышленно искаженное представление о состоянии или возможности решать конкретные проблемы, исходя из воображаемых методов и средств, сконструированных умозрительно». Некоторые из авторов этих произведений отличаются творческой плодовитостью, их имена известны, их приглашают с лекциями в университеты и на телевидение.

Другие выступают в роли авторов исторических сериалов или в роли какого-нибудь «судьи» истории. Не проходит и дня, чтобы кто-нибудь на отечественном телевидении не рассказывал нам о тайнах истории. Но тайн не становится меньше. И хотя уже давно издана академическая работа – коллективный труд ведущих историков РАН «Мировые Войны XX века» (Наука, 2002), которую, может быть, и нельзя назвать откровением, но, тем не менее, она представляет исчерпывающую и тонко сбалансированную информацию о событиях той поры. Несмотря на это, коммерческое мифотворчество вытесняет научные знания и продолжает затуманивать сознание доверчивых граждан.

Казалось бы, мы все знаем про нашу историю, ведь она живет в каждом из нас, мы унаследовали ее от наших отцов и дедов. Но, как считал известный французский социолог, «отец-основатель» современной социологии Эмиль Дюркгейм, поскольку наибольшая часть социальных институтов передана нам предшествующими поколениями в совершенно готовом виде, и мы не принимали никакого участия в их формировании, следовательно, обращаясь к себе, мы не сможем обнаружить породившие их причины. По его словам, нам нужно рассматривать социальные явления сами по себе, отделяя их от сознающих и представляющих их себе субъектов. Отсюда становится понятно, почему в нашей истории, которую неутомимо препарируют профессиональные историки и историки от коммерции, исходя из собственного представления о ней, чувствуется какая-то противоречивость и недосказанность, как будто чего-то не хватает.

Например, до сих пор мы не знаем, почему колоссальная европейская трагедия 1914–1918 гг. привела к радикальному слому социальной системы России (и только России!). Каковы причины и механизмы этой трансформации, и почему еще более страшная трагедия 1941 г. ничего не изменила в ее социальной системе? Распад других империй привел «только» к смене политических режимов. А у нас – к рождению нового государства, основанного на невиданных ранее социальных, экономических и политических принципах, включавших отмену частной собственности и последующее строительство социализма (хотя и не совсем в духе К. Маркса). Попытки делались (Венгрия, Германия, Финляндия), но потерпели неудачу, несмотря на поддержку со стороны советской России.

Непонятно еще и то, что если Россия не проиграла эту войну (как считают некоторые маститые историки, готовые в интересах чистой науки признать советскую «оккупацию» Прибалтики), то как можно объяснить потерю огромных территорий, а вместе с ними и людских ресурсов, и экономического потенциала?

С популяризацией этих вопросов уже много лет выступают известные политологи, среди которых есть даже один академик, не устающий задавать нам один и тот же вопрос: «Почему Россия внезапно взяла и рассыпалась?». Забавно, что вопросы задают нам – зрителям и читателям, а ответов не дает никто. Не ответив же на эти вопросы, мы не сможем понять, что произошло с нашей страной не только в далеком 1917 году, но и в 1939, 1945 и особенно в еще недавнем 1991 гг.

Несистемные поиски в этом направлении, а также отсутствие позитивных результатов свидетельствуют о том, что в рамках исторической науки они, скорее всего, ни к чему не приведут. И дело не только в сложности поставленной задачи. В конце концов, доказал же Григорий Перельман гипотезу Пуанкаре через 100 лет после того, как она была сформулирована. В принципе, как утверждают философы, любая задача может быть решена, если она корректно поставлена. Но корректно поставить общую задачу в истории невозможно, поскольку предметом ее изучения являются исторические факты, которые сами по себе лишь фрагменты истории, ее песчинки, ничего не говорящие о целом. Как песок, они струятся между пальцами, не оставляя никаких следов в нашем сознании. И здесь невольно вспомнишь экранизированного Обломова, который говорил: а зачем я помню, что Селивкт II в 3 г. н. э. победил какого-то Чиндригупту – бог весть.

Другими словами, как бы ни были глубоки наши знания в области истории, они ничего не добавляют к пониманию причин социальной действительности прошлого и возникновения действующих социальных институтов – ведь «мы не принимали никакого участия в их формировании».

Так, специалисты нередко начинают отсчет современной социальной системы России с Петра I, который железной рукой «прорубил окно» в Европу. Хорошо известно, что его реформы проводились с крайней жестокостью, которая была направлена на подавление прав человека в их современном понимании, на дальнейшее закрепощение крестьянства, на развитие жесткой вертикали власти (а в Европе в это время уже прошли первые буржуазно-демократические революции). Примерно то же самое можно сказать и о реформах большевиков, которые, как известно, имеют много общего с реформами Петра.

Как однажды отметил доктор исторических наук А. Н. Боханов, «если сравнить, скажем, Петра I и Ленина, то, как ни странно, в отношении к национальному творчеству, в отношении к русскому национальному наследию, в отношении к русской традиции у них достаточно много точек соприкосновения, хотя, казалось бы, это совершенно несопоставимые ни по времени, ни по характеру, ни по должности фигуры». И, тем не менее, и в том, и в другом случае реформы были доведены до логического конца, т. е. можно утверждать, что реформы начала XVIII и начала XX века получили позитивный характер, благодаря чему государство пришло в состояние относительной социальной устойчивости.

Хорошо известным историческим фактом, которому, однако, отечественные ученые придают не слишком большое значения, является то, что и в том, и в другом случае реформы проводились в ходе войны, и именно война стала их источником . Но значит ли это, что Петр I был большевиком-марксистом или, наоборот, большевики явились последователями Петра, а не Карла Маркса? Эту особенность российской истории в свое время отмечал Питирим Сорокин: «при Петре и после Петра, мы дрессировались в направлении военного социализма… Наш военный социализм – плоть от плоти и кость от кости нашей предыдущей истории». Однако найти причины этого явления, дать ему научную характеристику он не смог. Объяснить этот феномен не удается до сих пор.

Эпоха Петра I и эпоха Первой мировой войны и революции сегодня хорошо изучены, поэтому, повторимся, вряд ли какие-то вновь открытые исторические факты смогут внести ясность в разрешение этого парадокса. И понять это нетрудно, если иметь в виду, что «историк дает факту известный смысл, который зависит от его общенаучных и идейно-теоретических взглядов. Поэтому в разных системах взглядов один и тот же исторический факт получает разное толкование, разное значение. Таким образом, между историческим фактом (событием, явлением) и соответствующим ему научно-историческим фактом стоит интерпретация».

Короче говоря, если мы правильно понимаем академика Б. В. Личмана, сколько историков, столько и толкований исторических фактов или интерпретаций. Кажется, дай волю историкам, и от истории ничего кроме интерпретаций не останется (наиболее отчетливо этот процесс можно наблюдать на Украине). Это особенно ясно начинаешь понимать, когда следишь за острейшими и бесплодными историческими дебатами, которые проходят не только на отечественном телевидении и в СМИ, но и в академической среде. Однако значение этих дебатов выходит далеко за рамки чистой теории. Ведь нерешенные вопросы истории и национальной идентификации почти сразу после распада СССР стали предметом острой идеологической и политической борьбы, инструментом межгосударственного противостояния в борьбе за шкурные интересы участников некогда единого экономического, правового, политического и социального пространства.

В этой среде активными интерпретаторами истории выступают лидеры (элита) новых государственных образований, которые до 1991 года не значились ни на одной карте мира. В таких условиях только интерпретацией при исследовании российской истории уже не обойтись. Здесь нужен новый взгляд, новая методика, которая сможет подняться над несметным количеством исторических фактов и их вольным толкованием, систематизировать их в рамках единой и устойчивой (фундаментальной) теории, свободной от идеологической и политической борьбы. А это под силу только социологии.

В нашем исследовании она станет тем инструментом, своеобразным скальпелем, с помощью которого придется делать глубокие экскурсы в историю, политологию, экономику, военное искусство и правоведение – иначе умом Россию не понять.

Из книги Императорская Россия автора

Начало Первой мировой войны Событие, ставшее первым шагом к мировому конфликту, произошло в Петербурге днем 19 июля (1 августа) 1914 года. Здесь началась Первая мировая война. Первой военной дорогой проехать можно и сейчас минут за пять. Для этого нужно сесть в машину у

Из книги Кухня века автора Похлёбкин Вильям Васильевич

Глава 5. Еда в годы Первой мировой войны. В тылу и на фронте накануне двух русских революций. 1914-1917 Ренессанс буржуазной кухни в первой половине второго десятилетия XX в. не мог быть оборван механически первыми выстрелами начавшейся в августе 1914 г. мировой бойни и даже

Из книги США: История страны автора Макинерни Дэниел

Накануне Первой мировой войны, 1914–1917 годы Однако изменение международной обстановки грозило прервать плодотворную работу Соединенных Штатов. Европейские нации обзавелись непомерно большими армиями. Помимо этого, тысячи резервистов стояли наготове. Попирая чужие

Из книги История России от древнейших времен до начала XX века автора Фроянов Игорь Яковлевич

Начало первой мировой войны. Военные действия ка Восточном фронте в 1914 - феврале 1917 г Поводом к началу первой мировой войны послужило убийство сербскими националистами в боснийском городе Сараево (15 июня 1914 г.) наследника австро-венгерского трона эрцгерцога

Из книги Гросс-адмирал. Воспоминания командующего ВМФ Третьего рейха. 1935-1943 автора Редер Эрих

Глава 3 Начало Первой мировой войны Как это практикуется всеми военно-морскими силами, германский флот часто проводил учения и даже военные игры, вращавшиеся вокруг конфликта с Великобританией. Но на самом деле такой конфликт не считался сколько-нибудь вероятным. Никому

Из книги Десять веков белорусской истории (862-1918): События. Даты, Иллюстрации. автора Орлов Владимир

Начало Первой мировой войны 19 июля (1 августа) 1914Это была война за передел уже поделенного мира между немецко-австрийским блоком государств и Антантой (Англией, Францией и Россией). Поводом к ее началу послужило убийство сербскими террористами наследника

Из книги Рожденная контрреволюцией. Борьба с агентами врага автора Иванов Андрей Александрович

Глава 1 Становление отечественной военной контрразведки в период Первой мировой

Из книги История России автора Иванушкина В В

30. Начало Первой мировой войны Поводом к войне стало убийство 28 июня 1914 г. в Сараево наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда. Основной причиной Первой мировой войны стало противоречие между колониальными державами. Германия стремилась

Из книги Отечественная история (до 1917 г.) автора Дворниченко Андрей Юрьевич

§ 12. Начало Первой мировой войны. Военные действия на Восточном фронте в 1914 - феврале 1917 г. Поводом к началу Первой мировой войны послужило убийство сербскими националистами в боснийском городе Сараево (15 июня 1914 г.) наследника австро-венгерского трона эрцгерцога

Из книги История Грузии (с древнейших времен до наших дней) автора Вачнадзе Мераб

§3. Начало Первой мировой войны. Военные операции на Кавказском фронте (1914–1916 гг.) Причиной Первой мировой войны (1914–1918 гг.) стали обострившиеся противоречия между крупными государствами. Эти противоречия являлись закономерным следствием политического, экономического и

Из книги Хронология российской истории. Россия и мир автора Анисимов Евгений Викторович

1914, август Начало Первой мировой войны К 1913 г. экономика России была на подъеме, многим казалось, что после тяжких лет революций наступила эпоха экономической стабильности. К 1913 г. полностью оправдала себя денежная реформа Витте. За 1 рубль давали 2,16 марки Германии, 2,67

Из книги История нового времени. Шпаргалка автора Алексеев Виктор Сергеевич

89. ПРИЧИНЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ (1914–1918 ГГ.) Дипломатическая подготовка к войне за передел мира началась в начале XX в. В этот период времени происходит англо-французское сближение. 8 апреля 1904 г. Англия и Франция заключили соглашение, главным содержанием которого было

Из книги Отечественная история. Шпаргалка автора Барышева Анна Дмитриевна

49 НАЧАЛО ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ Первую мировую войну вызвали противоречия между странами Тройственного союза и Тройственного согласия (Антанты) за сферы влияния, рынки сбыта и колонии.Поводом к войне послужило убийство сербским националистом Г. Принципом в Сараево

Из книги Гросс-адмирал. Воспоминания командующего ВМФ Третьего рейха. 1935-1943 автора Редер Эрих

Глава 3. Начало первой мировой войны Как это практикуется всеми военно-морскими силами, германский флот часто проводил учения и даже военные игры, вращавшиеся вокруг конфликта с Великобританией. Но на самом деле такой конфликт не считался сколько-нибудь вероятным. Никому

Из книги История экономики: конспект лекций автора Щербина Лидия Владимировна

3. Экономические последствия Первой мировой войны (1914–1918 гг.) К началу XX в. борьба капиталистических держав за рынки сбыта и источники сырья достигла чрезвычайной остроты.В 1914 г. разразилась война между двумя империалистическими блокадами (Антанта: Франция, Англия,

Из книги Всеобщая история [Цивилизация. Современные концепции. Факты, события] автора Дмитриева Ольга Владимировна

Ход и характер Первой мировой войны (1914–1918 гг.) Первая мировая война, начавшаяся 28 июля 1914 г., явилась следствием не только спонтанно нараставшего конфликтного потенциала в сфере международных отношений, но и отражением кризиса традиционного буржуазного общества. Хотя

1 августа 2004 г. человечество отметило печальную дату - 90-летие со дня начала Первой мировой войны, унесшей 10 млн человеческих жизней.

Толчком к войне, порожденной острейшими экономическими и политическими противоречиями между державами, стало событие 28 июня 1914 г., когда в боснийском городе Сараево членами конспиративной группы "Молодая Босния" были убиты наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Франц Фердинанд и его жена. 23 июля Австро-Венгрия предъявила ультиматум Сербии. Несмотря на то что сербы согласились почти со всеми пунктами ультиматума, 28 июля Австро-Венгрия объявила войну Сербии. В ответ на это Россия начала всеобщую мобилизацию; после отклонения ею германского ультиматума о прекращении мобилизации Германия 1 августа объявила войну России, а 3 августа - Франции. Под предлогом нарушения Германией бельгийского нейтралитета 4 августа Англия объявляет войну Германии.

Один из знатоков проблемы профессор Т. Исламов подчеркивает, что Австро-Венгрии принадлежала главная роль в печальном исходе июльского кризиса. В правящих кругах монархии была влиятельная группа военных и государственных деятелей, которая сознательно вела дело к войне, но локальной, против Сербии. Белград также жаждал локальной войны, но победить северного соседа, чтобы "воссоединиться" с боснийскими и другими сербами Австро-Венгрии, без Петербурга не мог.

Сербская пропаганда изображала эрцгерцога Франца Фердинанда как заклятого врага Сербии. На самом деле наследник престола решительно выступал против антисербских акций, был противником войны с Россией, ратовал за возрождение союза трех императоров, а в апреле 1914 г. обсуждал план реализации преобразования дуалистической империи в "Соединенные Штаты Великой Австрии".

Профессор Б. Козенко выделяет пять этапов в исследовании Первой мировой войны российскими историками:

1) 1918-1920-е гг., когда шел процесс становления историографии;

2) 1930-е-1945 г. - время особенно сильного влияния на историографию Первой мировой войны культа личности Сталина;

3) 1945-1960-е гг., характеризующиеся противоречивостью: "оттепель" 1956 г. оказалась лишь передышкой;

4) 1970-1980-е гг., для которых характерно усиление политизации и идеологизации в рамках "холодной войны";

5) с конца 1980-х гг. начинается критика прошлого, попытки создания новой историографии войны 1914-1918 гг.

В 1920-1930-е гг. публиковались воспоминания политиков и дипломатов, участников войны - министра иностранных дел Временного правительства П. Милюкова, посла во Франции А. Извольского и др. Как известно, во время июльского кризиса 1914 г. Милюков выступал за мирный путь урегулирования австро-сербского конфликта. После начала войны его взгляды резко переменились. Он не только стал сторонником продолжения войны до победы, но и требовал захвата Черноморских проливов, чем заслужил прозвище Милюков-Дарданелльский.

В конце 1930-х гг. приобретение для библиотек книг эмигрантов, а также их публикация прекратились. Между тем за рубежом появились труды, крайне необходимые для изучения войны, в частности, воспоминания министра иностранных дел России в 1910-1916 гг. С. Сазонова, который еще в начале войны изложил свои "12 пунктов", во многом предвосхитившие знаменитые "14 пунктов" В. Вильсона: право народов на самоопределение и на воссоединение, но без аннексии чужих территорий; тезис о необходимости не унижать противника, а принуждать его к отказу от претензий на мировое господство; преобразование Австро-Венгрии в Австро-Венгрию-Богемию.

Внимание советских ученых привлекали вопросы происхождения и неизбежности войны, ее характера, дипломатии довоенного и военного времени. В 1920-е-начале 1930-х гг. допускались определенный плюрализм мнений и дискуссии с зарубежными коллегами. Историки пользовались возможностью работать за границей, имели свободный доступ к иностранным публикациям на родине.

Первыми официальными изданиями секретной дипломатической переписки кануна Первой мировой войны были так называемые "цветные книги" (российская "оранжевая"), выпущенные правительствами воюющих стран в первые дни или недели войны с целью оправдания собственной политики и доказательства агрессивности противника. В архиве российского МИД после Октябрьской революции были обнаружены подлинники вошедших в "оранжевую книгу" документов со множеством "поправок", внесенных в них красными чернилами.

II съезд Советов вместе с Декретом о мире принял решение опубликовать тайные договоры. Тайные документы из архивов бывшего МИД до января 1918 г. печатались на страницах газет. В "Известиях" и "Газете Временного Рабочего и Крестьянского Правительства" было опубликовано более чем 100 документов, в "Правде" - около 50. Параллельно за период с декабря 1917 г. по февраль 1918 г. в Петрограде было издано 7 выпусков Сборника секретных документов из архива бывшего Министерства иностранных дел. В общей сложности в них вошло свыше 100 документов, частично уже опубликованных большевиками в газетах. Обе эти публикации включали тексты ряда заключенных накануне и в годы войны тайных договоров, а также материалы секретной дипломатической переписки, секретных совещаний в МИД и т. д. По личному указанию Ленина этой работой руководил матрос-балтиец большевик Н. Маркин, который в дни революции командовал отрядом, взявшим под контроль здание МИД и его архив.

На протяжении 1920-х гг. в СССР интенсивно продолжалась работа по публикации тайных дипломатических документов периода Первой мировой войны и ее подготовки. Вышел в свет ряд специальных тематических сборников, включавших материалы из различных фондов архива дореволюционного МИД.

Многотомное научное издание "Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и временного правительств 1878-1917" было начато в 1931 г. и прервано в связи с Великой Отечественной войной, так и оставшись незаконченным. Из намеченных трех серий этой публикации (1878-1900, 1901-1913, 1914-1917) вышли частично лишь вторая и третья, в общей сложности 13 томов (некоторые в двух частях), охватывающих материал за период с 14 мая 1911 г. по 17 октября 1912 г. и с 1 января 1914 г. по 31 марта 1916 г. Издание включает не только документацию МИД; в нем широко представлены и материалы из архивов всех других ведомств царской России, имевших отношение к внешней политике: военного, военно-морского и т. д. Включенные в публикацию документы расположены по хронологическому принципу.

Историк-марксист М. Покровский выдвинул тезис о первоочередной виновности Антанты, прежде всего царизма и Англии, в развязывании Первой мировой войны. Академик считал, что в сфере международных отношений решающее значение имела борьба за торговые пути. Весь внешнеполитический курс России конца XIX-начала XX в. он рассматривал сквозь призму борьбы за Босфор и Дарданеллы.

В тени оставалась агрессивность центральных держав. М. Покровского поддерживал будущий профессор Белгосуниверситета Н. Полетика, который доказывал непосредственную виновность царизма в возникновении июльского кризиса.

Академик Е. В. Тарле, напротив, в развязывании войны обвинял только германский империализм, лично кайзера Вильгельма II, а империалистическую позицию Антанты затушевывал.

В условиях культа личности оказались разорванными связи с зарубежной наукой, иностранная литература была направлена в "спецхраны". Историки подчеркивали прислужничество царизма перед Антантой. В феврале 1934 г. Сталин написал письмо членам Политбюро ЦК ВКП(б) по поводу работы Ф. Энгельса "Внешняя политика русского царизма" , в котором утверждал, что Энгельс преувеличивал агрессивность царизма: на самом деле Россия была полуколонией главных держав.

Накануне и во время Великой Отечественной войны активно изучались события 1914-1918 гг. Так, академик Тарле опубликовал статьи "Первое августа", "Коалиционная война", "От агрессии к капитуляции 1914-1918 гг.".

В 1945 г. первым изданием вышел второй том "Истории дипломатии", который написал академик В. Хвостов, второе издание тома (1963) было увеличено в два раза. Том посвящен анализу длительной дипломатической подготовки войны, которая, по мнению академика, началась в 1870-е гг. В третьем томе второго издания Хвостов написал главу о дипломатии периода войны.

В 1947 г. появилась книга Ф. Нотовича "Дипломатическая борьба в годы первой мировой войны" , которая несколько десятилетий считалась наиболее фундаментальным исследованием подобного рода, но потребовала уточнений в связи с расширением источниковой базы. Автор стремился выявить противоречия держав, сущность экспансионистских планов германского империализма.

В конце 1940-х гг. появились первые работы академика Ю. Писарева, в которых, в частности, дается критика зарубежных исследователей, обвинявших Сербию и Россию в стремлении развязать войн.

В 1951 г. была издана оригинальная работа по внешней политике германского империализма в конце XIX в., написанная А. Ерусалимским. Исследование, основанное на ленинской теории империализма, несколько преувеличивало агрессивность Германии того времени.

В основу книги Н. Полетики "Возникновение первой мировой войны" (1964) положены несколько глав более раннего исследования автора, переработанные на основе документальных и мемуарных материалов об июльском кризисе 1914 г., которые были опубликованы в СССР и зарубежных странах в 1935-1962 гг. Отсутствие опубликованных материалов не позволило автору показать внутренние причины действий дипломатии США в указанное время.

В конце 60-х гг. XX в. российской историографией был отвергнут тезис академика М. Покровского о России как зачинщице войны. Была отброшена концепция о полуколониальной зависимости России, о царизме как "сторожевом псе имперских интересов", "наемнике англо-французского капитала". До февраля 1917 г. Россия была одним из трех главных участников антигерманской коалиции.

Все работы по истории международных отношений несколько десятков лет опирались на ленинскую теорию империализма, значимость которой показана в исследованиях К. Виноградова и Р. Евзерова.

С конца 1950-х гг. усиливается политизация истории, что особенно проявилось в работах по истории участия в войне США. Особый акцент делался на разоблачении их экспансионизма, реакционности и агрессивности. Президента В. Вильсона обвиняли в лицемерии, демагогии и антисоветизме. Вклад западных союзников России преуменьшался.

Тема войны нашла отражение в ряде общих трудов по истории США, Германии, Франции.

Популярность получает жанр политической биографии. В. Трухановский написал политическую биографию У. Черчилля (1968), К. Виноградов - Д. Л. Джорджа (1970), З. Гершов - В. Вильсона (1983), Д.Прицкер - Ж.Клемансо (1983). К образу автора "14 пунктов" и "отца" Лиги Наций обратился также А. Уткин (1989).

Историки показали, что обещание большевиков покончить с войной во многом способствовало победе Октябрьской революции. А. Чубарьян в работе "Брестский мир" (1964) стремился доказать, что, заключив Брестский мир, Россия вышла из войны, не потерпев поражения . В современных же исследованиях подчеркивается, что Брестский мир привел к изоляции России на международной арене. Бывшие союзники России распространили на нее режим экономической блокады, применявшийся по отношению к государствам Германского блока. Чтобы в руки немцев не попало военное имущество, полученное раньше из союзных стран, в крупные порты на севере и востоке страны были введены союзные войска .

В 1960-е гг. появились историографические работы К. Виноградова , И. Блискавицкого .

После распада Советского Союза продолжалось переосмысление советской историографии, начатое еще в годы перестройки. Одним из первых с критикой старых и предложением новых подходов к проблеме выступил академик Ю. Писарев, который, однако, подчеркивал, что ленинское положение о происхождении и характере войны сохранило свое значение, указывал на необходимость исследования внутриблоковых противоречий и борьбы между Тройственным союзом и Антантой .

Вместе с тем некоторые историки начали ставить под сомнение империалистический характер войны, преувеличивали влияние на ход и характер войны призывов Вильсона об открытой дипломатии с учетом общечеловеческих ценностей, к созданию механизма всемирной безопасности, порицали советскую историографию за недооценку агрессивности германского империализма, отставание отечественной науки от зарубежной .

В 1990-е гг. в России были изданы книги С. Сазонова , П. Милюкова и других видных политических деятелей - современников войны. Сазонову посвящен очерк В. Васюкова в книге "Российская дипломатия в портретах" (1992). Российский министр иностранных дел дважды предлагал младотурецкому правительству гарантировать неприкосновенность его территории в обмен на нейтралитет, но Турция сделала ставку на войну на стороне Центрального блока.

К числу позитивных перемен, связанных с приходом к власти в 1985 г. М. Горбачева, следует отнести полное или частичное открытие для исследователей многих прежде недоступных им по идеологическим и политико-дипломатическим причинам архивных фондов, что способствовало изданию ряда важных и ценных документальных сборников.

Вышли документы царского Совета министров , публикации по истории российско-американских экономических и дипломатических отношений, в том числе во время войны 1914-1918 гг.

В 1995 г. вышла уникальная книга В. Шеремета "Босфор, Россия и Турция в эпоху первой мировой войны" , написанная на основе архивов российской разведки.

Во введении к сборнику документов по истории международных отношений в 1910-1940 гг. А. Богатуров рассмотрел проблемы мировой политики накануне, во время и после войны с позиции системно-структурного подхода . Е. Сенявская исследовала "образ врага" в сознании участников Первой мировой войны . Работы Сенявской иллюстрируют новое для российской историографии направление в изучении войны, ставят в центр исследования психологию и менталитет человека.

Ряд ученых стремятся осветить роль и место войны в истории мировой цивилизации (В.Мальков, П. Волобуев, Л. Истягин и др.). Еще одно направление в изучении истории Первой мировой войны связано с концепцией альтернативности исторического развития. Е.Черняк, А.Ревякин, Л.Истягин придерживаются тезиса, что война не являлась неизбежной . Так, Ревякин отмечает: "…правительства оказались неспособными в достаточной степени точно рассчитать последствия своих действий. Многое свидетельствует о том, что вплоть до самого последнего момента, когда мировая война стала по существу неотвратимой, правительства европейских государств надеялись удержать ход событий под контролем и не доводить дело до крайности"; "… пока управление кризисом находилось в руках дипломатов и политиков, оставалась надежда, что противоречия будут разрешены мирными средствами. Но как только за дело взялись военные, на сохранение мира почти не осталось надежды. Вину за это на военных возлагать неправомерно: они просто добросовестно выполняли свои обязанности" . Созвучны этим мыслям и глубокие рассуждения В. Дегоева: "Трагической развязке способствовало роковое стечение причин - объективных и субъективных, материальных и идеальных, закономерных и случайных - далеко не всегда поддающихся распознаванию и иерархизации, независимо от того, идет ли речь о явлениях "макро" или "микрокосмического" уровня. Общественное мнение и политики Европы были далеки от предположения, что выстрел в Сараево может привести к мировой войне" .

В 2003 г. вышел труд в двух книгах, подготовленный Институтом всеобщей истории РАН с участием Ассоциации историков Первой и Второй мировых войн . Коллектив авторов не пересматривает или опровергает достигнутые историками результаты. Возникла необходимость показать то, что осталось незамеченным или находилось вне пределов исследований по причине недостатка или недоступности материалов, отойти от стереотипов мышления. Были широко использованы достижения современной зарубежной историографии, новые методы и приемы.

Отмечая достоинства публикации, академик С. Тихвинский указывает, что теория империализма, доказавшая свою плодотворность в определении главных узлов противоречий между великими державами (работы школы Ф. Фишера), вместе с тем заслонила от прежних исследователей человеческий фактор .

Авторы стремятся показать связь и динамику взаимодействия экономических интересов и духовной мобилизации в ходе подготовки к войне; рост вмешательства государства в экономику; особенности коалиционной войны тотального масштаба и роль дипломатии; общественное мнение; роль и значение малых стран; идеологию "новой дипломатии".

Достоинством работы является тщательно выполненный именной указатель и подробная библиография.

В книгу 2 "Первая мировая война: документы и материалы" вошли документы от образования германо-австрийского союза 1882 г. и до Лозаннского договора 1923 г. между Антантой и Турцией. Среди источников - и хорошо известные, и впервые введенные в научный оборот. Документы расположены по проблемно-хронологическому принципу: предыстория и начало войны; стратегия; общество; дипломатия; Версальский мир. События июльского кризиса прослежены по минутам, причем документы подаются и со стороны Антанты, и со стороны Центрального блока. Опубликован ряд новых документов о военном сотрудничестве между странами Четверного союза (Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией): протоколы секретных заседаний в немецком посольстве в Константинополе германского посла с лидерами Османской империи, документы о подготовке секретной военной конвенции между Германией и Болгарией и т. д.

Разнообразные документы иллюстрируют острейший внутриполитический кризис в ряде воюющих стран, который впоследствии привел к распаду четырех империй и к революциям в Центральной и Восточной Европе. На документальном материале показана деградация российской политической элиты и деморализация армии. Пристальное внимание составители уделили документам, отражающим дипломатическую борьбу противоборствующих группировок за привлечение на свою сторону новых союзников. Протоколы секретных заседаний германского посольства в Константинополе, впервые опубликованные в России, свидетельствуют, что с самого начала войны дипломатия Центральных держав своей основной задачей считала привлечение наибольшего числа союзников, в частности Турции. Руководство российского МИД до последнего пыталось сдержать вступление в войну на стороне противника Османской империи, рекомендовало пойти на серьезные уступки Болгарии. Стремление к выгодному режиму проливов сменилось борьбой за присоединение Босфора и Дарданелл, а также Константинополя только в феврале 1915 г., через несколько месяцев после нападения Османской империи.

Во втором томе издания представлены также тексты важнейших договоров, подписанных бывшими противниками с начала 1918 г., приводятся итоги войны в цифрах, публикуются воспоминания политических деятелей, участвовавших в создании Версальской системы.

Нельзя не согласиться с профессором А. Уткиным, что Первая мировая война открыла новый пласт национальной истории России, создала предпосылки революции, гражданской войны, построения социализма и многих десятилетий разобщения с Европой. Она должна послужить грозным предостережением относительно хрупкости человеческой природы, способной слепо повести по дороге самоуничтожения.

Сходная логика применялась и во время Карибского кризиса, но тогда эскалацию конфликта удалось остановить путем прямого контакта между лидерами СССР и США. Есть подозрение, что если бы число участников в Карибском кризисе было больше, последствия могли бы быть гораздо серьезнее…

Говоря об обстоятельствах возникновения Первой мировой войны, историки, как правило, очень много внимания уделяют политическим и экономическим факторам. Мне представляется, что при всей безусловной значимости этих факторов, недостаточное внимание уделяется чисто военным составляющим ситуации, а именно особенностям и роли мобилизационных планов сторон и техническим возможностям уничтожения живой силы противника. Накануне Первой мировой войны произошли события, существенно изменившие представления о возможности нанесения потерь противнику с использованием тяжелой артиллерии и, в связи с этим, с необходимостью иметь значительно больший по размеру численный состав армии. Эти новые идеи были опробованы в ходе русско-японской войны 1905 года, и в особенности в балканских войнах 1912–13 годов. Балканские войны отличались очень высокой степенью мобилизации населения, что стало возможным в результате исключительно интенсивно ведшейся националистической пропаганды во всех государствах-участниках войны. Уровень мобилизации во время второй балканской войны в Сербии достигал 20 процентов населения, а в Болгарии - 25 процентов населения. Эти совершенно запредельные цифры позволили Сербии - стране с населением в 3,5 миллиона человек, выставить огромную семисоттысячную армию. Еще большую армию выставила чуть более населенная Болгария. Европейские правительства охотно поставляли всем сторонам балканских войн тяжелое вооружение, в результате чего военные действия превратились в гигантскую бойню.

Уже эти события могли бы позволить европейским странам и их правительствам оценить реальные масштабы потерь и характер военных действий в назревающей Первой мировой войне. Но вместо того, чтобы предпринять какие-то меры по предотвращению конфликта, все основные европейские державы лишь ускоряли процесс перевооружения армий и совершенствовали характер мобилизационной системы. Во всех странах-участниках националистическая пропаганда использовалась чрезвычайно широко, ибо без соответствующего идеологического подкрепления просто невозможно было представить себе ведение боевых действий такого масштаба, и в течение столь долгого времени. Между тем структура и характер мобилизационных планов Франции, России, Германии и Австро-Венгрии во многом предопределили ход боевых действий в течение первых месяцев войны.

Здесь хотелось бы сделать небольшое отступление, и рассмотреть общие проблемы стратегической стабильности. Понятие стратегической стабильности широко используется в настоящее время для определения устойчивости систем ядерного оружия по отношению к случайно или преднамеренно начатому конфликту, а именно стратегически стабильной называется такое соотношение вооружений, когда любая из сторон, несмотря на нанесение первого удара противником, оказывается в состоянии нанести ответный удар, причиняющий заведомо неприемлемый ущерб. Знание каждой из сторон конфликта о неизбежности гарантированного неприемлемого ущерба для себя в случае начала конфликта, является естественным фактом сдерживания, не позволяющим никакой из сторон приблизиться к началу войны, и тем самым удерживающим стороны не только от нанесения первого удара, но и заставляющим их относиться очень осторожно к обычным ситуациям и конфликтам низкого уровня, не доводя до такого положения дел, когда взаимные военные действия могут ускользнуть из-под взаимного политического контроля.

Насколько мне известно, эта чрезвычайно широко распространенная идея в отношении баланса ядерных вооружений, не применялась в отношении обычных вооружений. Между тем, ситуация в Европе летом 1914 года является очень хорошим примером очевидного нарушения принципа стратегической стабильности. Дело в том, что Германия и Австро-Венгрия по совокупному людскому и техническому потенциалу явно уступали России и Франции, но лишь в долговременной перспективе. В реальности баланс наличных вооруженных сил в краткосрочной перспективе значительно отличался от баланса в долгосрочной перспективе благодаря существенному различию в скорости мобилизации. Германия и Франция были в состоянии мобилизовать свои вооруженные силы за время менее недели, в то время как России, обладавшей колоссальными людскими резервами, для мобилизации требовалось как минимум сорок дней. Дисбаланс военной мощи в долгосрочной перспективе заставлял немецких генштабистов очень серьезно задумываться над тем, что можно было предпринять для спасения ситуации. Именно поэтому немецкий генштаб с особой тщательностью разрабатывал мобилизационные планы, проводил постоянные тренировки офицеров, отвечающих за переброску войск, и в результате пристального внимания к этой проблеме довел до совершенства мобилизационный механизм, который работал как часы и был в состоянии перебрасывать огромные массы войск на значительные расстояния, например с западного на восточный фронт. Именно так созрел знаменитый план Шлиффена, который предполагал очень быструю мобилизацию немецких вооруженных сил и использование их для разгрома Франции в течение сорока дней путем вторжения во Францию через нейтральную Бельгию. Таким образом, если мы посмотрим на общую ситуацию с мобилизационными возможностями в Европе, мы обнаружим следующую вещь - благодаря медленным темпам мобилизации российской армии появлялся зазор во времени, который позволял превратить безнадежную с точки зрения долгосрочного использования ресурса войну на два фронта в последовательность двух войн - первую с Францией, вторую с Россией, в которых достижение победы не выглядело столь уж невероятным фактом.

Этот расчет на эксплуатацию существующей стратегической нестабильности опирался, правда, на некоторые неизбежные допущения, а именно:

1. Бельгия беспрепятственно пропускает немецкие войска через свою территорию;
2. Англия не вступает в войну.

Оба эти допущения в реальности оказались нарушенными. Бельгия отказалась пропустить немецкую армию и сопротивлялась в течение двух недель, во время которых немецкие войска безуспешно пытались взять крепость Льеж. Второе нарушение условий плана Шлиффена произошло вследствие решения британского правительства, и было в значительной степени инициировано нарушением бельгийского суверенитета. Британцы не могли допустить появления немецких войск на берегу Ла-Манша, и даже родственные связи императора Германии с британским королевским домом не смогли удержать Британию от вступления в войну.

Другим важным элементом стратегической нестабильности в Европе 1914 года было отсутствие у России отдельных планов мобилизации против Германии и Австро-Венгрии. Россия, поставленная убийством эрцгерцога Фердинанда и австрийским ультиматумом Сербии в условия необходимости немедленной мобилизации, автоматически начала мобилизовывать армию и против Германии, чем вызвала паническую реакцию германского военного и политического руководства, так как стало очевидно, что план Шлиффена может провалиться. Император Вильгельм II посылал российскому императору Николаю II телеграммы, умоляя остановить мобилизацию, но в силу планов русского генштаба (это бы означало одновременно остановить мобилизацию против Австро-Венгрии) и общего настроения в стране сделать это уже было невозможно. Таким образом мы видим, что структура мобилизационных планов имеет по существу те же самые черты, и приводит к тем же самым результатам, что и стратегическая нестабильность в случае наличия у сторон ядерного оружия.

Другим, не менее важным фактором чисто военного свойства, была аналогичная структура договора между Францией и Англией о распределении ответственности в защите береговой линии. В соответствии с меморандумом, подписанным только военными властями (о содержании которого не было ничего известно даже британскому кабинету министров, за исключением премьер-министра и лорда Грэя, ответственного за внешнюю политику), ответственность по защите морского побережья определялась следующим образом: британский флот брал на себя задачу прикрытия Атлантического побережья Франции и пролива Ла-Манш, в то время как французский флот сосредотачивался в Средиземном море для защиты южной морской границы Франции. Когда британский кабинет министров узнал о наступлении германских войск на Францию через Бельгию, лорд Грэй обратился к британскому парламенту с просьбой о военных кредитах, и раскрыл перед депутатами реальное положение дел с ответственностью британского и французского флотов. Он сообщил изумленным депутатам, что в силу заключенной конвенции, если Британия немедленно не вступит в войну, то ключевое для обороны Британии французское побережье Ла-Манша останется без прикрытия и, соответственно этому, вступление Британии в войну на стороне Франции в текущей ситуации является неизбежным. Вступление Британии в войну являлось в большой степени неожиданностью для германского руководства, в особенности для императора Вильгельма II, который надеялся удержать Британию от военных действий в силу близкородственных отношений с британским королевским домом. Но, как и в случае с Россией, расчеты Вильгельма II на личные связи монархического характера оказывались недействующими. Впоследствии в многочисленных мемуарах участники событий июля–августа 1914 года неоднократно отмечали, что сползание в войну происходило помимо их воли. Как представляется, дело здесь не столько в конкретной политической воле руководства втянутых в войну европейских стран, сколько в том, что мобилизационные планы имеют скверную особенность оказывать решающее влияние на менталитет военного руководства, которое, в свою очередь, ставит политическое руководство стран перед свершившимся фактом, и настаивает на том, что «изменить уже ничего нельзя». В сочетании с хорошо известным выводом о резком сужении горизонта принятия решений в условиях стресса (а стресс в июле–августе 1914 года с очевидностью наблюдался в руководстве всех европейских стран), война действительно становилась неизбежной и практически ее начало не зависело от воли руководства вступающих в нее стран.

В то же время во Франции и Великобритании после войны наблюдались многочисленные попытки возложить ответственность за начало войны на Германию. Формально это вполне справедливое утверждение, так как именно Германия объявила войну России и Франции, и вторглась на территорию нейтральной Бельгии для того, чтобы получить наиболее легкий доступ на французскую территорию. По существу же все стороны несут ответственность за возникновение вооруженного конфликта, прежде всего из-за наличия тайной дипломатии. Взаимные обязательства между Россией и Францией, Францией и Великобританией держались в глубоком секрете до самого начала войны, создавая искаженную картину ситуации в Европе у германского руководства, и возбуждая у немецкого генштаба надежды на легкую победу с помощью исключительно сложных для выполнения маневров войсковыми ресурсами.

Конечно, это утверждение ни в какой мере не оправдывает германское руководство, которое ввязывалось в войну в условиях достаточно явного дисбаланса сил, но совершенно не случайно после присоединения США к Антанте и победы в войне в ноябре 1918 года, американский президент Гарольд Вильсон начал настаивать на проведении более открытой и ясной для общества политики военных союзов и дипломатической активности. Известный британский дипломат Гарольд Никольсон в своей книге «Как делался мир в 1919 году» даже разделяет мировую дипломатию на две фазы - до и после Версальского мира. Несомненно, после Версальского мира дипломатия не только под влиянием Вильсона, но и под влиянием большевистского правительства стала более открытой. Это не спасло, однако, Европу от Второй мировой войны, причины которой были весьма далеки от описанных выше факторов, способствовавших возникновения Первой мировой войны, и имели существенно более глубокий идеологический характер.

Рассматривая условия возникновения Первой мировой войны в современной перспективе, представляется полезным обратить внимание на процесс эскалации конфликта, который был вызван структурой мобилизационных планов. А именно: Австро-Венгрия, объявив войну Сербии, вызвала вступление в войну России. Объявив мобилизацию против Австро-Венгрии и Германии, Россия, у которой не было отдельного плана мобилизации против Австро-Венгрии, поставила Германию перед необходимостью отмобилизовать вооруженные силы и вступить в войну одновременно против России и Франции. Наступление через Бельгию, предусмотренное планом Шлиффена, в свою очередь поставило перед Великобританией необходимость вступления в войну. Мы видим цепочку эскалационных действий, неизбежно завершающихся всеобщим конфликтом, причем на каждом этапе эскалации решения, принимаемые политическим руководством, представляются достаточно обоснованными, но не учитывают самого факта последующей эскалации.

Сходная логика применялась и во время Карибского кризиса, но тогда эскалацию конфликта удалось остановить путем прямого контакта между лидерами СССР и США. Есть подозрение, что если бы число участников в Карибском кризисе было больше, последствия могли бы быть гораздо серьезнее. Отчасти это подтверждается реакцией Фиделя Кастро на соглашение между СССР и США.

В современном мире, где число участников любого достаточно серьезного конфликта намного больше двух и, по крайней мере, сравнимо с числом участников Европейского конфликта 1914 года, опасность эскалации становится весьма реальной. Особенно велика она в случае, когда некоторые из участников конфликта (даже не самые крупные) ведут себя совершенно безответственно (примером чего является поведение Украины в настоящее время). Возможно, что подобное поведение вызвано внутренней нестабильностью и является средством решения внутриполитических задач.

Но тогда особое значение приобретает комплексный двухуровневый анализ ситуации, учитывающий как внешнеполитические, так и внутриполитические аспекты.

Facebook

Twitter

Вконтакте

Одноклассники

Google+